Хрустальная сосна. Виктор Викторович Улин

орали, визжали, брызгались… Народ выдерживал не больше трех-четырех заходов. Сначала сдавались девчонки, потом Аркадий, и наконец даже стойкий Володя. Мы со Славкой держались до конца. И лишь почувствовав, как изнутри поднимается холодная дрожь, мы выбирались из речки и стремглав неслись к лагерю, пытаясь согреться на бегу. Там ждала сухая одежда, махровое полотенце, чистые носки… Натертая кожа горела огнем, и тело охватывала приятная легкая истома, и верилось наконец, что еще один трудовой день закончен, а впереди – бесконечный, как сама жизнь, вечер.

      Наполненный розовым светом заката, запахом свежего дыма, звонкими звуками гитары и нехитрыми танцами на траве…

      6

      В первый же вечер выяснилось, что кто-то из нас должен идти на ферму за молоком.

      – Саша-командир велел часов в десять отправляться, – сказала за ужином Тамара. – Это недалеко отсюда. Говорит, километра два в один конец.

      – Знаю, – сказал я. – Мы прошлом году тоже за молоком на ферму ходили. Правда, не отсюда, а из деревни. Ближе получалось.

      – Пошли, тогда сегодня мы сходим, что ли? – предложил Славка.

      – Давай, – согласился я. – Обновим парное молоко… Давай, Тамара, справку от председателя…

      В десять часов, прихватив две пустые десятилитровые фляги, стоявшие на кухне еще с той смены, мы двинулись в путь.

      Вечерело. Воздух пока держал теплый солнечный свет – но само солнце клонилось к закату. Большое, круглое и красное, висело оно за нашими спинами, над черными деревьями острова.

      Мы не спеша шагали по серой колее, пробитой грузовиком через луг. Потом поднялись наверх около паромной переправы и зашагали по пыльной дороге.

      Вечерняя дорога, которой не казалось конца, лежала перед нами. Красное солнце осталось позади, быстро падая в расселину между островом и высоким правым берегом. А перед нами над дорогой, над дрожащей в далекой сумеречной дымке деревней, и даже над густо лиловеющей цепью неблизких гор, перекинулась полоса облаков. И солнце, прощаясь, красило их в нежный розовато-сиреневый цвет.

      – Смотри, какое чудо эти облака, – почему-то тихо сказал я. – Какой удивительный цвет…

      – Как черносмородинное мороженое, – вздохнул Славка.

      – Черносмородинное? А где тебе его доводилось пробовать? Неужто в нашей дыре его где-то подают?

      – Нет, конечно. В Москве как-то раз. В командировке.

      – В командировке…– повторил я. – В командировке – боже мой, какое гнусное слово. Командировка, командир, начальник, план, аттестация, работа… Как далеко вся эта гадость сейчас. Звонок будильника, турникет, охота за свободным вкладышем…

      – Ругань начальника, – продолжил Славка. – И очередь у кассы за несколькими трешницами.

      – И у кассы тоже… Ничего этого теперь нет. Словно ничего и не было –ни телефонных звонков, ни давки в автобусе. Ни-че-го. Никакой этой мышиной возни. Нет и не будет целых четыре недели. Ничего, кроме этой вечерней дороги. И сиреневой дымки заката, и