Террорист. Евгений Штиль

нет, тут другое.

      – Так расскажи!

      – Видишь ли, это скорее грустно.

      – Я люблю, когда грустно. Поплакать иногда в кайф.

      Кому в кайф, а кому и не очень. Я мычу нечто невразумительное.

      – Нет, Тем, ну, правда! Вдруг, я могу помочь?

      Мочь помочь – это хорошо, но всегда ли мы можем то, что можем? В данном случае помочь моя соседка может одним-единственным – если, к примеру, выйдет на пару минут в туалет или на улицу покурить. Вылавливать ложкой в киселе утопленный протез – не самое джентльменское занятие. Обычно дамы на это обижаются. А, обидевшись, встают и действительно уходят, только не в туалет, а гораздо дальше – к более зубастым конкурентам, к болтливым подружкам, под крылышко родителей. С другой стороны сходить в туалет я мог бы и сам, но не отправляться же туда с чашкой киселя в руках!

      – История в общем глупая, – мямлю я. – Вряд ли стоит рассказывать.

      – Да нет же, стоит! Очень даже стоит!

      – Словом, дело касается моего друга, – я продолжаю одной рукой стирать несуществующие крошки с подбородка и губ, а второй лихорадочно работаю, пытаясь нашарить ложечкой утонувший зуб. – Слушай… Я сейчас на секундочку выйду, ага? Если ты позволишь, конечно.

      – Прикольно ты как-то…

      – Я быстро, лады?

      – Давай, – она энергично кивает.

      Не знаю, на что я надеюсь. Кажется, в эту минуту у меня попеременно мелькают две мысли. Первая – это через купленного человечка выманить ее на танцевальную площадку, вторая – опять же подкупить какого-нибудь официанта, чтоб путем несложных манипуляций добыть необходимую мне чашку, заменив на что-то другое.

      Но выходит все не так и не этак. Смазливый армянин, которому я, подмигнув, выкладываю затею насчет танца, соглашается немедленно и без всяких взяток. Даже слегка возмущается, услышав о деньгах. Вот он, братцы, интернационализм в деле! Мне хочется крепко обнять южного брата, но я сдерживаюсь. Абсолютно бесплатно он отправляется к моей подружке, а я затаиваюсь за мраморной колонной. Но радость моя преждевременна. Когда чуть позже шагами крадущегося по прериям следопыта я возвращаюсь к столу, выясняется, что до меня здесь побывал мародер официант. Юркий паршивец, выложив жаркое, успел забрать часть тарелок, заодно прихватив и наши ополовиненные кисели. Руки мои холодеют, голову обморочно кружит. Дымок Ватерлоо явственно курится под зеркальным потолком, и уже через полминуты я врываюсь в моечную, гневно требуя назад свою чашку. Объяснять, что я не успел допить кисель, конечно, глупо, однако и другой наспех выдуманный аргумент оказывается ничуть не умнее. Сгоряча я объявляю им, что дама уронила туда золотую брошь. Разумеется, после такого заявления попытка отыскать нужную чашку становится абсолютно нереальной, а оплошность свою я осознаю слишком поздно. Представив себе, какая гримаска отразится на прелестном личике моей подружки при виде жутковатого оскала ее спутника, я трусливо ретируюсь в туалет.

      Изобилия