Русы. Александр Чеберяк

жена есть, и наложницы. А я кто? – Отвернулась Малуша и всхлипнула.

      Ну вот – бабы все одинаковы! Все и всегда – слезы, страхи и пустое.

      – Ну-ну, – Святослав поцеловал ее в губы, точно обжег. И Малуша поплыла, забыв сразу страхи, и оттаяла воском в сильных руках. И сама впилась ему в губы – до боли, аж зубы стукнулись.

      – Ночью приду, – как вор, озираясь, прошептал князь, выходя в дверь.

      И Малуша, счастливая, с брызнувшим на щеки румянцем, сладко вздохнула и стала ждать. Быстрей бы вся челядь угомонилась, быстрей бы услышать его медвежьи неуклюжие шаги.

      Вот и он, стук в дверь. Малуша в исподнем распахнула – князь схватил ее, поднял и понес на кровать. Бросил, стянул одежду – Малуша стыдливо отвернулась. Сколько ночей вместе – а она все стеснялась. Святослав, смеясь одними глазами, залюбовался. Ох – бела телом, и налита соками, словно яблоко спелое. Груди, туго-сочные, упруго качнулись острыми сосками, ждущие жадного рта Святослава. Князь лег на нее, придавив – Малуша закрыла глаза, впуская его в себя. И с каждым новым толчком Святослава, когда он вбивал себя, сильно и резко, ее страхи таяли, а вместо них приходило счастье. Князь, могучий и смелый, на ней, доставляет радость – что еще нужно бабе? И Малуша, разойдясь, хватала его в капкан ног и не отпускала. Всегда бы так лежать, заполненной им! И позже, когда они отдохнули, она, осмелев, забиралась сверху. И скакала на удивленном князе, запрокинув голову; и ее вспотевшие круглые яблоки прыгали вместе с ней. Потом рухала на него, горяче-душистая – раздутые груди плющились о каменную грудь Святослава. А она лежала, неровно дыша, дрожа разведенными бедрами.

      – Ты правда меня любишь? – Спросила растрепанная Малуша спустя время, когда они отдышались. И заглянула в глаза доверчиво.

      – Правда, – сонно ответил князь.

      – А жену свою, Предславу?

      – Сама ж знаешь – матушка мне ее в жены сосватала, – Святослав привстал с кровати.

      – А наложниц своих любишь? – Не отставала Малуша.

      – Чуть-чуть, а тебя – больше всех, – князь зевнул, встряхивая головой. Так закрутились с Малушой, так разнежились – а уже вон, утро.

      – Ладно, княже, ты такой, как есть. Мой и не мой. И никогда моим не будешь. По роду своему и характеру.

      – Малуш, ты чего, а? – Князь присмотрелся к ней.

      – Ничего, Святослав. Тяжела я от тебя.

      – Роди сына – мне воины надобны, – Святослав оделся, оправился.

      – А ежели дочь?

      Он уже не слышал – скрипнула дверь. Малуша вздохнула – как, как все сказать великой княгине? Ему-то, оболтусу, что – ушел в поход, привез новых наложниц. Испокон веку так было. Будет и сейчас, да не в наложницах дело. Ребенок родится княжий, а вроде и нет, вроде робобич, потому как она-то ключница. И за страсть их грешную расплачиваться ему, ее чаду. Едким шепотом толпы в спину, пренебрежением знати, насмешкой братьев, сынов законных. Так она не заснула, так все и тонула в хлопотных бабьих