Под водой, в небесах, на паркете. Том 1. Т. Н. Борисов

а ее командиру сохранить надбавку в 70 рублей к своей более чем скромной, зарплате. А самое главное – наш класс, наша рота, наш родной третий факультет сохраняли шансы победить в социалистическом соревновании с первым факультетом.

      Курсант С. мог после «чудесного выздоровления» сдавать экзамен вплоть до второго пришествия, получать неограниченное количество двоек, это уже никого не волновало, ибо не шло в зачет. Как правило, в подобных случаях, поступали именно таким образом – технология была отработана – но Дед повел себя неадекватно:

      – Фима (это относилось к Булавкину), не мешай! Саша, бери другой билет.

      Глаза курсанта вновь приняли осмысленное выражение. Когда до него дошло, что еще не все потеряно, на его лице мелькнуло жалкое подобие улыбки, он судорожным движением бросил ненавистный билет на стол, схватил третий по счету билет и впился в него глазами.

      Увы, чуда не произошло. Третий билет был знаком ему ничуть не более двух предыдущих, но, отлично понимая, что брать четвертый уже просто неприлично, Александр, тяжело вздохнув, пошел к доске. Прикрепив, как положено, билет кнопкой к последней и еще раз тяжело вздохнув, он вывел мелом аршинными буквами: «БИЛЕТ №19». На сем его творческий порыв иссяк. Когда, спустя минут 20, Дед в сопровождении изнывающего от дурных предчувствий комроты подошел к Александру, его доску кроме вышеуказанной надписи по-прежнему ничего не украшало.

      – Анатолий Николаевич! – взмолился Булавкин – Умоляю! Давайте «заболеем» его.

      – Фима! Не мешай! Саша, ты что, совсем ничего не знаешь?

      – Анатолий Николаевич! Я учил…

      – Нарисуй подводную лодку. Фима! Уйди отсюда! – прикрикнул Дед на пытающегося что-то сказать капитан-лейтенанта.

      Саша изобразил на доске нечто напоминающее кривой огурец.

      – Так, хорошо. Теперь расставь силы, действующие на лодку.

      Знаний курсанта хватило только на указание массы лодки, силы плавучести, основного гидродинамического сопротивления и упора винтов. На сем и закончил.

      Дед искренне расстроился. Саша тоже. Больше всех расстроился Булавкин: какой-то несчастный курсант нагло лишал его заслуженной и уже давно мысленно распределенной надбавки. Надо было спасать положение, и Ефим Михайлович сделал последнюю отчаянную попытку:

      – Анатолий Николаевич! Замполит и начфак нас не поймут!

      Пропустив крик души комроты мимо ушей, Патрашев обратился непосредственно к виновнику его переживаний:

      – Саша! Дай мне честное слово, что никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах ты не будешь заниматься гидродинамикой!

      Глаза Саши округлились, он молитвенно сложил руки на груди, казалось, еще чуть-чуть, и он разрыдается.

      – Анатолий Николаевич! Даю честное слово! Клянусь Вам! Никогда! В жизни не буду заниматься гидродинамикой! Клянусь! Честное слово! – повторял Саша, еще не веря своему счастью, но интуитивно чувствуя, что