За рубежом и на Москве. В. Л. Якимов

или милостив? Соборный поп и обедать бросил, поскорее оделся и приказал во все колокола звонить на колокольне. В церкви собрались и все служилые люди города – дьяки, подьячие, земский и губной старосты, целовальники, ярыжки, а также те немногие бояре и дворяне, которые жили в городе, и именитые купцы.

      Впереди всех стоял священник с крестом, а позади него земский староста с блюдом в руках, на котором был хлеб-соль, а рядом с нею «денежная почесть», или «въезжее», собранное еще заранее среди всех жителей города.

      Курослепов подъехал на телеге к собору и подошел под благословение к священнику. Затем его приветствовал земский староста и просил не погнушаться мирским хлебом-солью. Курослепов на последнюю и не взглянул, а сразу взялся за «денежную почесть» и тряхнул ее, желая удостовериться, много ли там.

      – Немного же собрали! А, кажись, город не бедный! – произнес он затем и прошел в собор, где лежали мощи епископа Германа, одного из трех просветителей Казанского края.

      Все, встретившие нового воеводу, разошлись, почесывая себе затылки.

      «Ну-у, – думали они дорогой, – а, пожалуй, новый-то воевода даст о себе объявку лучшего старого. Тому «въезжего» куда меньше поднесли – и то как доволен остался. А этот: «немного же собрали». Объявит же он себя! Не дай Бог с ним дело иметь! С живого шкуру, пожалуй, драть станет».

      И действительно, новый воевода показал себя.

      Скоро стоном застонала вся Свияжская земля.

      Лют оказался новый воевода. Много ему всяких добровольных подношений делали земский и губной старосты, дьяки, прочие служилые, тяглые и торговые люди, а все ему мало было.

      – Что мало принес? – кричит он на какого-нибудь челобитчика. – Да ты подумал ли о том, с кем тягаться-то вздумал? Может, ответчик-то больше твоего даст, так кого я по совести должен осудить: его или тебя? На, бери назад свою челобитную да сначала побольше принеси поклона!

      Сильно стал кормиться воевода. Много у него уже накопилось добра в сундуках и амбарах, а ему все мало.

      «И куда ему, бездне эдакой, столько добра? – думали свияжские люди. – Добро бы семейный был или бы женатый, а то один как перст на свете!»

      Воевода и сам видел, что в какой-нибудь один год у него довольно добра накопилось, пора бы и остановиться и полегче брать. Но жадность свое брала, и не мог он удержать свою расходившуюся руку.

      – Вор!.. Одно слово – вор!.. Хуже татарина некрещеного!.. – в один голос порешили свияжские люди. – Совсем со света сживет нас.

      И стали было подумывать свияжские люди, нельзя ли кого-либо отправить в Москву с челобитьем на вора-воеводу, чтобы сжалился царь над своими холопами и убрал от них Курослепова.

      XII

      А тут случилось такое дело, что не только весь уезд ахнул, а и сам казанский воевода, несмотря на то что у него было привезенное Курослеповым от Плетнева письмо, где тот просил своего кума не оставить своей милостью и научением нового свияжского воеводу, почесал у себя в бороде и задумчиво сказал:

      – Ну, ну… Дела!.. Это как узнают в Москве,