Князь Курбский. Борис Федоров

тленно,  – сказал Курбский, указав на землю,  – там,  – продолжал он, указывая на небо,  – все, что в нем было бессмертно.

      Владимир взглянул на Курбского и прижал его руку к своему сердцу…

      – Князь, я спешил,  – сказал он прерывающимся голосом,  – но уже не увиделся с другом твоим.

      Все окружающие взирали с участием на слезы, бегущие из глаз благородного юноши, как вдруг появился полковой голова, сопровождаемый двумя татарскими всадниками, велел схватить его и наложить на него оковы.

      – Остановись! – крикнул Курбский.  – И чти мое присутствие.

      Суровый голова обернулся.

      – Князь! – проговорил он почтительно.  – Таково повеление воеводы князя Мстиславского.

      – Князя Мстиславского? – повторил в недоумении Курбский.  – Что это значит, Владимир?

      – Не знаю вины моей,  – сказал юноша, слова эти были произнесены с той твердостью, которая свидетельствовала о его искренности,  – но повинуюсь!

      – Куда ведут его? – спросил Курбский.

      – В стан князя Мстиславского.

      – Я еду с ним! – сказал князь и, сняв цепи с рук юноши, бросил их татарам, а слугам велел подвести коней себе и Владимиру.

      Голова сопровождал князя. Татарские всадники ехали в отдалении.

      Глухой шум раздавался в народе. Каждый толковал по-своему о случившемся. Проходящие останавливались и с любопытством взирали на грозного русского вождя. В числе их был и отец Минны.

      В то самое время, когда все внимание Риделя было устремлено на Курбского, кто-то из проходящих нечаянно толкнул дерптского старейшину.

      Ридель, нахмурясь, оглянулся и узнал Вирланда. Дворянин не скупился на извинения.

      – Полно извиняться, любезный Вирланд, я уверен в твоем красноречии.

      – А не в преданности? Нет, прошу отличать меня от рыцаря фон Зинтена, который толкает проходящих, хотя за триста лет предки его…

      – Знаю…

      – Толкались в поварне моих предков.

      – Видно, что Зинтен сменил у тебя Тонненберга.

      – О нет, между ними есть разница. Зинтен всех толкает от гордости, Тонненберг всюду вталкивается от низости. Только ему не везде удается…

      – Да, у меня не удалось…

      – То же и у Норбека.

      – Как, он пировал у Норбека и свел с ним дружбу?

      – Да еще удружил, подвел полк Адашева к его замку! Обнадеживал москвитян добычей, с тем чтобы самому быть в половине. Мало того: лицемер убеждал Норбека, что всего благоразумнее сдаться.

      Ридель покраснел, вспомнив, что по внушению Тонненберга уговаривал многих рыцарей к сдаче замков их московским воеводам.

      – Однако Норбек,  – продолжал Вирланд,  – едва было не разрубил приятелю головы. Если все, сказал он Тонненбергу, будут помышлять о сдаче своих замков, а не о защите их, то мы сами предадим врагам свою честь и отечество.

      – Теперь не время противиться,  – сказал Ридель, вздохнув,  – нас гнетет судьба, в этом случае я не виню Тонненберга, но радуюсь, избавясь