Евпраксия. Александр Антонов

дочери.

      Мать и дочь просидели рядом долго. Откровенный рассказ Анны вначале смутил Евпраксию, но потом она обрела себя, глаза засветились обычным огнем, улыбка на нежном лице то и дело появлялась, потому как матушка рассказывала о своих бедах-невзгодах, весело посмеиваясь над прелюбодеями. Когда же Анна перебрала минулое, Евпраксия долго сидела молчаливая и собранная, как никогда ранее. Наконец спросила:

      – А что, тетушка Осана еще жива?

      – Ой нет, давно Господь прибрал.

      – Ты молила за нее Бога?

      – Многажды. И до сей поры молю. Теперь опрошу тебя: хотела бы владеть тем, чем наградила меня мудрая Осана?

      – Я знаю, матушка, почему ты повела речь о том, что таила столько лет. Но ведь я уеду не в неволю, а с будущим семеюшкой в его дом.

      – Все так, родимая. Но ты не сегодня и не завтра станешь семеюшкой. Два-три года тебе подрастать. Что тебя ждет в эти годы? Если бы ведать. И не лелей надежды, что будешь жить среди ласковых овечек. В любом народе есть свои половцы и печенеги. Как же от них обороняться тебе, слабой и неумелой?

      – То верно, матушка. Но я ведь не воин.

      – Я сделаю тебя воином. Сделаю! – убежденно сказала Анна. – И с сего дня буду без устали учить всему, что ведомо мне.

      Однако княгине пришлось отложить задуманное. Пришел дворецкий и сказал, что в трапезной накрыты столы и все собрались, дабы воздать честь помолвке Евпраксии и Генриха.

      – Эка досада, – отозвалась княгиня и подумала, что им лучше всего уехать на кое время из Киева в Берестово, где никто не помешает учению.

      С тем и отправилась Анна с дочерью на трапезу. Застолье было шумное, словно гости принесли запал с вече и теперь выплескивали его в разговорах, в поздравлениях и пожеланиях. Да и то сказать, давало себя знать хмельное, которого на столах было в избытке. Сам великий князь хмельного только пригубил, а теперь сидел рядом с камергером Вольфом и вел с ним беседу, расспрашивая, чем и как живет Германия.

      В этом шумном застолье только два человека не принимали участия в разговорах. Они сидели за столом напротив и молча рассматривали друг друга. Евпраксия иногда улыбалась и вызывала ответную улыбку. Она поняла, что у Генриха кроткий нрав и доброе сердце, что он должен любить природу и животных. Евпраксия не ошиблась. Генрих и впрямь любил то, что в жизни окружало селянина. В часы застолья Евпраксия и Генрих не обмолвились ни словом, они не знали иной речи, кроме своей. Однако и молчаливое общение не прошло даром: им было приятно видеть друг друга.

      Но уже Анна и Всеволод поговорили меж собой и князь благословил жену и дочь на поездку, но не в Берестово, а в Предславино, кое было поближе. Да и другой резон оказался у Всеволода.

      – В Предславино нужно Вартеславу ехать. Так он останется там с вами и Евпраксу немецкой речи поучит. Поживете какой месяц, а мы тут со сватами все обговорим, приданое соберем. Им, поди, интересно увидеть, что получит наша дочь.

      Уже на другой день ранним утром Анна, Евпраксия и Вартеслав в сопровождении десяти