Евпраксия. Александр Антонов

милосердие ко мне. Я же токмо любовью могу отплатить тебе. – И Евпраксия шагнула к отцу, опустилась на колени, припала грудью к его ногам. Но смотрела на отца по-прежнему весело играющими глазами.

      «Господи, ты и на смертном одре останешься горящей свечой», – подумал Всеволод и приласкал дочь.

      В Киев они вернулись уже в густых сумерках майского вечера. На теремном дворе было пустынно. Лишь стражи несли службу да двое княжиих мужей то ли ждали великого князя, то ли праздно вкушали майскую благодать. То были воевода Богуслав и дворецкий Василько.

      – Князь-батюшка, послы-то заждались, – сказал Василько, подойдя к Всеволоду. – Да нетерпеливы уж больно.

      – Подождут. Одним днем большую справу не решают. – Он посмотрел на колесницу, увидел, как из нее вышла Евпраксия и убежала во дворец. Спросил дворецкого: – Жениха-то рассмотрели?

      Однако ответил воевода Богуслав.

      – Высок и худ, аки жердь, – усмехнулся он. – А ликом – ангел.

      Всеволод шевельнул плечами, зевок рукой прикрыл, сказал обыденно:

      – На покой пора, – и направился к красному крыльцу.

      Однако из гущи сумерек от гридницкой появилась фигура в черной сутане, и князь услышал ломаную речь, какую с трудом разобрал:

      – Великий государь, выслушай слугу папы римского и избавь себя от кары Божьей.

      Всеволод повернулся к дворецкому, спросил:

      – Зачем ему нужен великий князь? Знаешь же: так не должно быть!

      – Помилуй, князь-батюшка, я уже его отваживал от палат. Да речет, что тайну принес.

      – Он кто?

      – Епископ Фриче.

      – Отведи его в гридницкую. А я, как управлюсь, приду. И еще: попроси Богуслава побыть при нем, а сам позови ко мне Вартеслава.

      Князь Всеволод поднимался в покои медленно. Нынешний день продолжал удивлять его неожиданностями. Какие силы стоят за теми, кто привел на Русь сватать его дочь? Кто явился с черным умыслом? Какая роль в этой игре у маркграфа, у епископа? На все эти вопросы нужно было найти ответы и уж тогда решать судьбу дочери. Да и нужно ли спешить? Может, пусть подрастет дома, а не на чужой стороне? Как жаль, что не дал ей знать немецкую речь. С такими мыслями Всеволод вошел в покой, где принимал гостей и послов.

      Вартеслав прибежал скоро. Похоже, что спать еще не собирался. Поклонился, спросил:

      – Какая нужда во мне, дядюшка?

      Покой освещался слабо, лишь на столе горел сальник. Князь сел близ него, подозвал Вартеслава:

      – Встань здесь. – Сальник осветил лицо князя. – Говори как на духу, братенич, есть ли черные умыслы в вашем посольстве?

      – Мне они неведомы, дядюшка.

      – Но добивается со мной беседы ваш епископ! Зачем?

      – Может, на меня навет несет. Я ему неугоден. И матушка – тоже.

      – Почему?

      – Уехав с Руси, мы не взяли католичества, но остались в православной вере. Он принуждал нас, но мы устояли. Вот и…

      – А жениха касаемое есть?

      – Да, дядюшка. Но много скрытного в том и я не свел.

      – Так говори,