Девяносто третий год. Виктор Мари Гюго

вождем вандейцев. Это – великий полководец. Он должен был пристать к берегу Франции с нами, – он пристанет к нему без нас. Спасти голову – это значит спасти все!

      – Верно! Верно! – в один голос закричал весь экипаж.

      – И ему также, – продолжал капитан, – предстоят весьма серьезные опасности. Добраться до берега – дело нелегкое. Шлюпка должна быть достаточно велика, чтобы пуститься в открытое море, и настолько мала, чтобы ее не заметил враг. Необходимо добраться до какого-нибудь пункта на материке, чтобы там было достаточно безопасно, и притом скорее по направлению к Фужеру, чем к Кутансу. Тут требуется опытный матрос, хороший гребец и хороший пловец, и притом такой, который был бы знаком с местностью и знал бы как свои пять пальцев все извилины берега. Пока еще достаточно темно, так что лодка может отплыть от корвета, не будучи замеченной; а затем туман, опустившись, окончательно скроет ее из вида неприятеля. Благодаря своему незначительному размеру она легко проплывет и по мелководью: там, где не пройдет барс, проскользнет ласточка. Для нас нет выхода, для шлюпки выход найдется. Лодка может ускользнуть, не будучи замечена неприятельскими кораблями; да к тому же и мы здесь тем временем постараемся отвлечь их внимание. Не так ли?

      – Верно! Верно! – снова подхватил экипаж.

      – Но нам нельзя терять ни единой минуты, – продолжал капитан. – Кто охотник?

      – Я, – раздался голос из рядов выстроенной команды, и один из матросов сделал шаг вперед.

      X. Удастся ли ему спастись?

      Несколько минут спустя от корвета отчалила небольшая лодка, называемая гичкой[56] и служащая исключительно для разъездов командиров судов. В лодке сидело два человека: на корме – старик пассажир, доброволец-матрос – на веслах. Было еще очень темно. Матрос, согласно приказу капитана, усердно греб по направлению к Ле-Менкье. Да впрочем, никакое иное направление и не было возможно.

      На дно лодки успели бросить немного припасов, – мешок сухарей, копченый язык и бочонок воды.

      В ту минуту, когда гичка отчаливала от корвета, Лавьевилль, обладавший способностью шутить даже на краю бездны, перегнулся через ахтерштевень[57] и крикнул вслед отплывавшей лодке:

      – Недурно для бегства, но еще лучше для потопления!

      – Господин лейтенант, – строго заметил лоцман, – теперь не время шутить.

      Гичка быстро удалялась, и уже вскоре между ней и корветом было довольно значительное пространство. Ветер и направление волн благоприятствовали гребцу, и скорлупка подвигалась быстро вперед, качаясь на волнах и скрываясь в их складках. Над морем словно нависло какое-то мрачное ожидание.

      Вдруг, среди плещущего безмолвия безбрежного океана, раздался голос, который, будучи усилен рупором – этой новейшей медной маской античной трагедии – звучал чем-то сверхъестественным. То говорил капитан Буабертло.

      – Матросы его величества короля! – кричал он. – Поднимите на грот-мачте белое знамя. Мы сейчас встретим нашу последнюю

56

Гичка – легкая быстроходная шлюпка.

57

Ахтерштевень – конструктивное оформление кормовой оконечности судна в виде продолжения киля.