Допельгангер. Афганец. Луиза Можанет

тоскливо ответил Пашка.

      Отец отвел Пашку в травмпункт, где опытный хирург, лишь кинув короткий взгляд на руку, стал накладывать гипс. Пашка спросил, что с рукой, а тот коротко ответил, что сломал.

      Хорошо запали в память лица одноклассников, которые подходили посмотреть на загипсованную руку, что-то шутили, это уже помнилось не так хорошо, кривили рты, вытягивая губы в гримасы уважения и преклонения. Они шутили, но жизнь тогда у Павла поменялась. И кто знает. Может именно эта первая серьезная стычка, до боли, до травмы, до крови, именно она первый раз открыла глаза на что-то важное, что-то значительное в людях, и в себе.

      Павел прошел долгий путь. Событий на его век досталось много. Так много, что он с радостью отдал бы кому-нибудь половину. Но, те, кто смог бы унести эту половину, уже тащили свои скрипучие, неподъемные, кресты воспоминаний. И в дополнительных нагрузках не нуждались.

      После школы была армия. К тому моменту, Пашка уже превратился в Паху «Ракиту». Однажды поспорил с кем-то о вариантах названия ветвистого кустарника, у самой реки. Отстаивал свою точку зрения сильнее, чем это требовалось, и, как результат, сам стал «Ракитой».

      Так и не попав в компанию «Болотинских», хотя после драки с Сашком, ему давали понять, что ему там рады, Пашка остался верен своим собственным интересам и друзьям. Он поболтался с Болотинскими, походил даже в секцию дзюдо, задружившись вдруг с Газаряном, который так же видел его драку, Пашка не заинтересовался ни танцами со старшеками, ни борьбой. Он около года гулял с Катькой, но и это увлечение само собой растаяло. Как именно он даже и не помнил.

      Однажды в классе появилась новенькая. Наташа. Смуглая, немного крупная, но с удивительно подвижным и самое главное, практически никогда не закрывающимся ртом. Благодаря ей, Пашка вдруг понял, как могут действовать женщины на мужчин. Это было подобно вспышке, горению и одновременно затмевающему все мысли холоду. Он цепенел, когда ее видел. Не мог произнести ни слова. Впрочем, при ней это и не представлялось возможным. Она тарахтела постоянно. Запальчиво, обрывая одни фразы следующими. Матерные слова в ее лексиконе присутствовали, но их присутствие не было тяжеловесным, а только усиливало всю фразу. По большей части фраза и состояла из этих тяжких вкраплений, изредка разбавляемых связующими словами, несущими хрупкий смысл ее повествований. Но слова этой девочке и не требовались. Ее эмоции завораживали, ее страсть и напор делали все, что у других делают слова. Пашка понял, что он влюбился.

      Именно лицо Наташи и было вторым воспоминанием Павла, отчетливо сохранившимся. Он помнил это лицо до мельчайших деталей. Каждую ресничку, каждую складочку на щеках, каждый поворот и изгиб ее губ. Первых губ, к которым он прикоснулся своими. Сейчас он уже ничего не чувствовал к той девочке Наташе. Дело не только во времени и в возрасте. Просто с тех пор Павел сильно изменился. Но лицо так и сидело среди других далеких и не очень воспоминаний.

      Известность