Книжные дети. Светослов

постоял немного, перекурил… Затем он зашёл в вагон и, закрыв тяжëлую железную дверь, прошёл к своему столу… Он посмотрел на раскрытую рукопись, вздохнул и устало упал на диван, не в силах ни о чëм больше думать. Иван, блаженно потянувшись, сомкнул отяжелевшие веки…

      И опять понесло его в дивном поезде по-над бездною в тëплый бархатный край с вечным солнцем и морем, с другом Мишкой, пьющим чай в тихом странном купе и мечтательно с ним говорящим…

      В уютном купе на столике всё так же стояла свеча в канделябре. Рядом стояли стаканы с чаем.

      «Странно… Свеча всё так же горит, как будто и не плавится, – подумал Иван, глядя на горящую лампаду в канделябре.

      Он глянул в окошко и вымолвил:

      – Да, здесь уже теплее…

      – Ближе к югу… Ещё немного – и будем на месте, – отозвался Мишель.

      – Что-то странно как-то всё выглядит… – произнёс Иван, продолжая смотреть в окно.

      – Действительно, странно… Однако… Похоже на какой-то затяжной туман, – с удивлением вторил Мишель, глядя туда же.

      – Это наша дорога, – путь по прямой, – задумчиво продолжал Иван.

      – Точно сказал, – ни влево, ни вправо, а только вперёд.

      – Пора укладываться. Во сне время быстрей идёт, – заключил Иван и откинул своё одеяло.

      Друзья улеглись по своим полкам.

      В непрогдядной ночи лишь пульсировал стук одичалых колëс. Поезд мчался с неистовой скоростью.

      Всё застила дымка…

      10. Ковчег Провидения

      Наступило утро. Иван открыл скрипучую дверь вагона и некоторое время стоял, полусонно вдыхая утреннюю прохладу… Он потянулся и опять зашёл в вагон…

      Надо сказать, что изнутри это был не совсем вагон. Это был некий стихийный шедевр мастерового антиквариата, это было спонтанное сочетание Ренессанса, Просвещения и авангарда, неимоверное переплетение стилей искусства времëн Леонардо и Екатерины, где интроспективно доминировал Дали и над всем этим звучал Бах в непостижимой интерпретации Шнитке… Музыка ощущалась сразу при входе в салон вагона. Каждая вещь мало-мальски значимая имела свою историю, свою тайну. Это была магия вещей, картин, барельефов, аксессуаров, репродукций, оттисков, кукол, рукописей, бытовой утвари. Это была перекличка душ, обнажавшая вселенскую полифонию идей и образов, где безумно и неуловимо трепетала свобода. Одним словом, это был театр шедевров…

      В углу тамбура, обшитого обожжëнным деревом, стоял патриархальный уличный фонарь эпохи Декаданса, а в переборку было впечатано большое овальное зеркало в резном багете, над которым пëстро пылали икебаны, росшие прямо из переборки, весело крича о неистребимости жизни. Из другого угла торчали застывшими искрами массивные шпоры а-ля Людовик, служившие вешалкой. При входе в салон взгляд невольно бросался в противоположное объëмное зеркало, что создавало эффект пространства. Над ним барельефный Купидон готовил стрелу Психее, а рядом – в верхнем углу по замыслу Дали летел