Дмитрий Донской. Сергей Бородин

клюнула в хвою. Вдруг вспрыгнула выше:

      – Тиу-тиу-тиу…

      «Может, и у тебя есть в гнезде детушки, малые пташечки».

      Пухлячок по мху скачет, не опасается.

      А плеть гибка в гонцовой руке. Р-раз!

      Птичка, затрепетав, запрокинулась навзничь.

      «Ловок ты, братец Семушка!» – одобрительно подумал о себе гонец.

      Закинув повод, вскочил в седло. Хлестнул коня, помчался вскачь. Тяжелый топот глохнул в сырой земле.

      Уже Воря-река проблескивала сквозь кустарники. Здесь, на виду у реки, гонец осмелел. Он остановил коня, не слезая с седла, огляделся. Вокруг стояла тишина. Птицы в этот полуденный час молчали. Рот высох, хотелось пить.

      Возле ручья на гнилой коряге сидел мужик. Ворот суровой рубахи был разодран, но рубаха, и порты, и обужа облегали мужика складно и, видно, были одеваны первый раз. На пальце его сверкал перстень.

      «Что за человек?» – подумал гонец.

      Но Воря-река текла невдалеке, а нож за голенищем наточен справно.

      – Эй, брате, поднес бы испить! – сказал гонец.

      – Не во что набрать. Напейся сам.

      Гонец пораздумал и тяжело слез с седла. Разминая ноги, перекинул коню через голову повод, чтоб и коня попоить. Они подошли к воде и рядом вошли в реку; гонец повыше, конь ниже по течению.

      Мужик, всклокоченный, волосатый, сурово и молча смотрел на них. Почудилось ему: «А може, из тех. Меня ищут?»

      Выждав, пока напьются, он спросил:

      – Далеко ль путь?

      – В Троицу.

      – На богомолье?

      Гонец обиделся: от самого князя скачет, письмо везет. Вот что значит лесной человек – не смыслит другого человека. Надо бы сразу догадаться.

      – Нет, от самого Митрия Ивановича, всея Руси.

      «Вона что…» – смекнул мужик.

      – Милостив, что ль, к тебе Дмитрий-то Иванович?

      Гонцу почудилось, что мужик как бы насмехается над ним. Но вдомек ли дорожному мужику над великокняжеским гонцом насмехаться!

      – Щедр, велик, многомилостив, – ответил он.

      – А что-то одежинка твоя – не с княжеского ль плеча? – усмехнулся мужик.

      Верно, одежина у гонца незавидная, но оружие привозное, не малого стоит. Да и не мужику в такие дела вникать.

      – С княжеского али нет, твое дело стороннее! – прикрикнул на него гонец.

      Сомнения не оставалось: из тех.

      – Знатно ответил. Ты уж не в боярах ли у князя служишь?

      И подумал: «Видно, не опознал. Я тогда шел опрятно. А может, и опознал, да таится?»

      – Стороннее твое дело, говорю. Пень ты лесной, а мыслить тщишься!

      – А ты, вижу, даже и не тщишься?

      – Не книгочей, не чернец, а воин, воину ж розмыслы в голову кидаются, головную хворь вынуждают.

      – Эна как! Сам-то московский?

      – Коренной.

      – Поди, и дом у тебя там каменный?

      – Он хоть и не каменный, а уж худей твоего навряд ли будет.

      – А у меня ни нового, ни кленового, где ежжу, там и служу. У тебя, поди, и жена в Москве?

      – А как же!

      – Красавица?

      Воин