Чернее, чем тени. Ксения Михайловна Спынь

называют в народе.

      Лаванда уже успела заметить, что у него был будто выработан рефлекс – презрительно фыркать и начинать говорить гадости каждый раз, как речь заходила о Нонине.

      – За что ты её так ненавидишь, – тихо рассмеялась она. – Явно что-то личное.

      – Личного нет, но, помимо всего прочего, мне по статусу положено.

      – Почему?

      – Потому что я оппозиционный журналист.

      – Какой журналист? – не поняла Лаванда. Первое слово было ей знакомо только очень смутно.

      – Оппозиция, – пояснил Феликс, – это, как бы объяснить… Ну, это люди, которые не согласны с тем, что делает официальная власть, которые противопоставляют себя ей.

      – А! – догадалась Лаванда. – Ты революционер?

      Феликс удивлённо посмотрел на неё, потом захихикал, зажав рот рукой. Он встал с места и заходил по комнате.

      – Что? – не поняла Лаванда. – Что-то не так?

      Феликс ещё долго не отвечал, только плечи его подёргивались от смеха. Наконец он развернулся к ней.

      – Это ты хорошо сказала, – он значительно потряс пальцем. – На революционера я, конечно, не тяну… Но за комплимент спасибо.

      Перестав наконец смеяться, он заговорил как будто даже грустно:

      – Если б я был революционером, мы бы уже давно свергли Нонине. Но истинные борцы с тиранами остались в далёком прошлом. А я – только писака. Издаюсь в этой вот брошюрке, – он кивнул на лежавший на том же столе журнал.

      – Так это же запрещено? – вспомнила она.

      – А мы подпольно, – заявил Феликс с видом самой невинности. Затем засмеялся вновь. – Так что смотри, Лав, быть моей кузиной довольно опасно. Не боишься?

      Она разочаровывающе покачала головой:

      – Нет.

      7.

      Здесь была она – Софи Нонине. Здесь было логово Волчонка и кабинет Её Величества.

      Она что-то писала или, скорее, раз за разом перезачёркивала уже написанное. Кедро́в обычно избегал смотреть в её бумаги – даже случайно, сидя рядом. Это было одно из негласных табу.

      Сегодня Софи, похоже, находилась в хорошем расположении духа. Руки её не тянулись поминутно к сигаретам, взгляд был спокоен, а улыбка – как обычно, слегка насмешлива.

      – В Ринордийске больше не шумят. Не так ли?

      – Да. Кроме отдельных элементов, возмущений нет.

      Софи недовольно и одновременно снисходительно поджала губы:

      – Отдельные элементы есть всегда. Если не идти у них на поводу и вовремя принимать меры, когда их заносит, они ничему не мешают. Пошумят и угомонятся… Другое дело, если пытаться поговорить с ними как с людьми – так скоро самим придётся уходить в подполье. Успел уже соскучиться, Эндрю? – так давно повелось, что Софи кликала его на иностранный манер, хотя Кедров был просто Андреем.

      – Мы ведь только оттуда, – Кедров позволил себе сдержанно улыбнуться. С Софи всегда приходилось балансировать между почтительным преклонением перед Правительницей и панибратством старых друзей – ей это нравилось.

      Нонине рассмеялась.

      – Я