Ринордийский цикл. Книга 1. Идол. Ксения Михайловна Спынь

или пригрозить.

      – Ты нам так и не рассказал про заграницу, – напомнил Зенкин.

      – Ага, точно, – Редисов возник рядом с ними. – Только не говори, что там нет ничего особенного, всё равно не поверим.

      – Да, Лёха, ты же целых два года запад колесил. Наверняка же навидался…

      – Ну что вы заладили, – оборвал их Лунев. – «Заграница, заграница…» Заграница как заграница. Дома. Улицы. Люди. Люди везде одинаковые. Что вы хотите услышать? Летающих коров мне видеть не доводилось, золотых рек тоже. Расскажите лучше, что у вас происходит. Этот, про которого сейчас столько разговоров…

      Зенкин и Редисов тут же насторожились.

      – Правитель нынешний, – пояснил Лунев. – Президент, или кем он теперь считается…

      – Не президент, – ответил Зенкин. – Он… Просто Он.

      Лунев кивнул:

      – Ну, вы меня поняли, в общем, этот человек.

      – Он не человек, – быстро пробормотал Редисов, глядя в землю.

      – Ну да! – хохотнул Лунев. – А кто же?

      Собеседники замолчали. Луневу даже стало капельку не по себе: так торжественно было это молчание.

      – Мы не знаем, – наконец произнёс Зенкин тихо, почти шёпотом. – Человек не может вызывать столько страха к себе. И столько почитания. Человек не может быть вездесущим. Не может – всесильным, – голос его изменился, в нём не осталось никакой дурашливости, которая казалась неотделимой от натуры Зенкина. Тоном, вдруг появившимся у него сейчас, можно говорить только в храме, в главном святилище божества.

      – Хотите сказать, он сродни богам? – Лунев сделал всё, чтобы эта фраза звучала иронично.

      – Или дьяволу, – шёпотом же отозвался Редисов.

      Лунев смотрел на своих приятелей с недоумением: уж кому-кому, а этим двоим вовсе не свойственно было падать ниц в страхе и благоговейно поклоняться. Сколько помнил он амбициозного нарцисса Редисова, тот ни разу не отягощал себя уважением к другим людям. Что касается Зенкина, его восторженное восхищение распространялось на всех и вся, но редко сочеталось с постоянством. В общем, понятия «авторитет» не было и в помине ни у одного, ни у другого. «Эй, ребята, – хотелось крикнуть Луневу, – вы чего?» Но слова застряли в горле.

      Воздух, наполненный жемчужно-серебристыми тенями, недвижно и безмолвно обволакивал их, и оттого, что лица размывались, привычная реальность казалась хрупкой и неустойчивой, такой неустойчивой, что достаточно случайного удара вскользь – и она расколется, исчезнет, как грёза из полудрёмы.

      Поодаль послышался женский крик:

      – Хватит этих треньканий! Терпеть не могу английский. Неужели у вас нет ничего на немецком?

      Прозвучавшая реплика как будто сняла оцепенение, и все трое немного расслабились. Лунев мотнул головой (хорошо, а то почти жутко стало) и заметил с лёгким смешком:

      – Хорошо, допустим, мы имеем дело с выдающейся персоной. Допустим, это такой харизматичный лидер, умеющий идеально манипулировать людьми, пусть бы и гений общения с массами. Допустим даже и некое гипнотическое внушение, – он усмехнулся, –