Борджиа. Мишель Зевако

что неизвестный был молодым человеком с волнистыми темно-шатеновыми волосами, широким выпуклым лбом и выразительным лицом; юноша, видимо, просто потерял сознание, потому что шевалье, приложив руку к его груди, отчетливо почувствовал биение сердца.

      Шевалье огляделся и заметил, что находится всего в паре десятков шагов от «Доброго Януса». Тогда он поднял неизвестного, взвалил его себе на плечи и понес.

      Хозяин гостиницы синьор Бартоломео, разбуженный несколькими отчаянными ударами в дверь, поспешил открыть ее и, щедро расточая бесконечные восклицания «Санта Мария!», помог Рагастену перенести молодого человека в комнату шевалье. Его уложили на кровать. Рагастен с хозяином принялись растирать его, похлопывать его ладонями и смачивать виски холодной водой.

      – Может, он умер? – сказал Бартоломео, а потом вдруг добавил: – Да я же знаю его! Он несколько раз приходил сюда с одним из своих друзей выпить бутылку белого вина и поесть мурен. Это художник. Его зовут Рафаэль Санцио…

      – Наконец-то, – пробормотал он несколько мгновений спустя.

      Молодой человек открыл глаза. Он быстро возвращался к жизни.

      – Вам лучше, синьор? – спросил Рагастен.

      – Спасибо… Да, лучше… Гораздо лучше… Кто вы?

      – Шевалье де Рагастен, человек, породнившийся со шпагой…

      – А я Рафаэль Санцио, художник… Благодарю вас за заботу, синьор… Но кто меня принес сюда?

      – Я… Я нашел вас на улице. Вы растянулись на мостовой и не подавали признаков жизни… В двадцати шагах отсюда…

      Рафаэль провел руками по лицу. Хриплый вздох, похожий на рыдание, потряс его грудь.

      – Какая ужасная мысль! – пробормотал он.

      Рагастен между тем разглядывал его с живой симпатией. Он хотел узнать, почему молодой человек потерял сознание… Он хотел предложить ему свою помощь, потому что всё в поведении художника изобличало глубокую боль, терзавшую его душу.

      – Синьор, – сказал шевалье Рафаэлю, – по вашему лицу я вижу, что какое-то важное событие было причиной того состояния, в котором я вас нашел… Может быть, у меня еще осталось… хотя бы на несколько часов… какое-то влияние… Если кто-нибудь может прийти вам на помощь в несчастье, о котором можно догадаться по вашему страдающему лицу, я был бы счастлив стать этим помощником.

      – Да, – тихо ответил Рафаэль, внимательно изучив лицо Рагастена, – я вижу, что могу довериться вам… Мне кажется, вы относитесь ко мне как друг.

      Спонтанным движением молодые люди протянули руки друг другу; их крепкое пожатие сцементировало взаимную симпатию, зародившуюся после ночного происшествия.

      – Синьор, – сказал Рагастен, – поскольку вы хотите называть меня другом, прошу вас располагать мною; скажите мне, чем я могу быть вам полезным?

      – Шевалье, – ответил художник, – вы видите перед собой самого несчастного человека в Риме.

      – Вы имели несчастье полюбить и не получить взаимности? – машинально спросил шевалье.

      Рафаэль покачал головой.

      – Я люблю, – ответил он, – и любим… Но несчастье мое