Девочки. Эмма Клайн

Генри насмешливо глядел на нее.

      – Ну отдай, – заныла она, потому что Генри схватил две бутылки пива и держал их в вытянутой руке.

      Помню, я тогда впервые отметила, какая же она громогласная, как резко эта глупая напористость прорывалась у нее в голосе. А ее нытье, а ужимки, а визгливый смех, который казался отрепетированным, – так оно, кстати, и было. Между нами разверзлась пропасть, едва я начала все это подмечать, составлять опись ее недостатков, прямо как мальчишка. Теперь жалею, конечно, что была к ней так беспощадна. Можно подумать, что, отдалившись от нее, я сумела бы вылечиться от точно такой же болезни.

      – А что мне за это будет? – спросил Генри. – Бесплатно в этом мире, Конни, ничего не бывает.

      Она пожала плечами и, резко подпрыгнув, попыталась выхватить пиво. Генри зажал ее солидной массой своего тела и смеялся, глядя, как она вырывается. Питер закатил глаза. Ему это все тоже не нравилось, это водевильное блеянье. Его друзья постарше пропадали в джунглевых хлябях, в густом иле рек. Возвращались домой, бормоча какую-то чушь себе под нос, курили одну за другой тонкие черные сигареты, а дождавшиеся их подружки жались за их спинами маленькими нервными тенями. Я как могла распрямилась, сделала взрослое, скучающее лицо. Отчаянно желая, чтобы Питер на меня посмотрел. Мне казалось, что Памела не видит того, чего от Питера хотела я, – колючей печали, иногда проскальзывавшей у него во взгляде, доброты, которую он незаметно проявлял по отношению к Конни. Например, однажды он повез нас с ней на озеро Эрроухед, когда мать даже не вспомнила о дне рождения Конни. Ничего этого Памела не знала, и я изо всех сил вцепилась в этот факт – мне бы любой рычаг сгодился, лишь бы он был мой и только мой.

      Генри ущипнул Конни за мягкую кожу над пояском шорт:

      – Аппетит хороший, да?

      – Не трогай меня, маньяк. – Она шлепнула его по руке. Похихикала. – Пошел в жопу.

      – Идет, – сказал он, выкрутив ей руку, – поворачивайся жопой.

      Она стала вяло отбиваться, заныла, и наконец Генри ее отпустил. Она потерла запястья.

      – Придурок, – пробормотала она, хотя на самом деле совсем не обиделась.

      Быть девочкой значило и это тоже – быть готовой ко всему, что о тебе скажут. Обиделась – ну тогда ты чокнутая, никак не отреагировала – стерва. Поэтому оставалось только улыбаться из угла, в который тебя загнали. Присоединиться ко всеобщему смеху, даже если смеются над тобой.

      Мне не нравился вкус пива, его сыпучая горечь – не то что приятный дезинфицирующий холодок отцовских мартини, но я выпила бутылку, потом еще одну. Парни скармливали автомату пятицентовики из почти опустевшего мешочка.

      – Нужен ключ от автомата. – Питер вытащил из кармана тоненький косяк, закурил. – Надо его открыть.

      – Я схожу, – сказала Конни. – Смотри не заскучай тут без меня, – промурлыкала она, небрежно помахав рукой Генри.

      Обернувшись ко мне, она только бровь вскинула. Я поняла, что это все – часть какого-то плана,