Самые знаменитые произведения писателя в одном томе. Рэй Брэдбери

чтобы начать с начала. Достаточно, чтобы поставить крест на всем, что было на Земле, и идти по новому пути…

      Пламя вспыхнуло ярче, будто подчеркивая его слова. Уже все бумаги сгорели, кроме одной. Все законы и верования Земли превратились в крупицы горячего пепла, который скоро развеет ветром.

      Тимоти посмотрел на последний лист, что папа бросил в костер. Карта мира… Она корчилась, корежилась от жара, порх – и улетела горячей черной ночной бабочкой. Тимоти отвернулся.

      – А теперь я покажу вам марсиан, – сказал отец. – Пойдем, вставайте. Ты тоже, Алиса.

      Он взял ее за руку.

      Майкл расплакался, папа поднял его и понес. Мимо развалин они пошли вниз к каналу.

      Канал. Сюда завтра или послезавтра приедут на лодке их будущие жены, пока – смешливые девчонки, со своими папой и мамой.

      Ночь окружила их, высыпали звезды. Но Земли Тимоти не мог найти. Уже зашла. Как тут не призадуматься…

      Среди развалин кричала ночная птица. Снова заговорил отец:

      – Мать и я попытаемся быть вашими учителями. Надеюсь, что мы сумеем… Нам довелось немало пережить и узнать. Это путешествие мы задумали много лет назад, когда вас еще не было. Не будь войны, мы, наверно, все равно улетели бы на Марс, чтобы жить здесь по-своему, создать свой образ жизни. Земной цивилизации понадобилось бы лет сто, чтобы еще и Марс отравить. Теперь-то, конечно…

      Они дошли до канала. Он был длинный, прямой, холодный, в его влажном зеркале отражалась ночь.

      – Мне всегда так хотелось увидеть марсианина, – сказал Майкл. – Где же они, папа? Ты ведь обещал.

      – Вот они, смотри, – ответил отец. Он посадил Майкла на плечо и указал прямо вниз.

      Марсиане!.. Тимоти охватила дрожь.

      Марсиане. В канале. Отраженные его гладью Тимоти, Майкл, Роберт, и мама, и папа.

      Долго, долго из журчащей воды на них безмолвно смотрели марсиане…

      451º по Фаренгейту

      451º по Фаренгейту[5] – температура, при которой книжные страницы воспламеняются и сгорают дотла…

      Эта книга с благодарностью посвящается Дону Конгдону.

      Если тебе дали разлинованную бумагу, пиши по-своему.

Хуан Рамон Хименес[6]

      Часть первая

      Домашний очаг и саламандра

      Жечь было удовольствием.

      А особым удовольствием было смотреть, как огонь поедает вещи, наблюдать, как они чернеют и меняются. В кулаках зажат медный наконечник, гигантский питон плюется на мир ядовитым керосином, в висках стучит кровь, и руки кажутся руками поразительного дирижера, управляющего сразу всеми симфониями возжигания и испепеления, чтобы низвергнуть историю и оставить от нее обуглившиеся руины. Шлем с символическим числом 451 крепко сидит на крутом лбу; в глазах оранжевым пламенем полыхает предвкушение того, что сейчас произойдет, он щелкает зажигателем, и весь дом прыгает вверх, пожираемый огнем, который опаляет вечернее небо и окрашивает его в красно-желто-черный

5

233º С. (Здесь и далее – прим. перев.)

6

Хименес, Хуан Рамон (1881–1958), испанский поэт, лауреат Нобелевской премии (1956).