Когда люди лают – собаки улыбаются. Лара Март

что лицемерная жизнь – вовсе не залог благополучия. Полезнее не врать себе, открыть глаза… Но до этого было еще далеко. Мир заготовил для меня много граблей, на которые я еще не наступала.

      И все-таки я обожала сложную и прекрасную Москву, завидуя тем, кто в ней родился. Как это здорово – детство в Москве. Особая благодать, подарок судьбы, отметина на всей дальнейшей жизни. Когда помнишь московские улочки, парки, свой старый дворик, соседей, истории друзей, праздники, катки, кружки, новогодние елки, по-столичному роскошные.

      Ну, а в Москву пришла ранняя весна. Зима, конечно, сопротивлялась, не позволяя еще слабому, но с каждым днем все более яркому солнцу стирать снег с затененных уголков, стараясь накрепко удержать на небе надоевшие за блеклую зиму унылые сероватые, как свалявшаяся старая вата, тучи. Но весна настойчиво наступала, и даже в метро, этом скопище мрачных людей, вместилище продуктов глубокой заморозки, какими выглядели пассажиры, было все больше ярких одежек да изредка мелькали улыбки.

      Весна придет, и лето за ней. Первые весна и лето без Поли…

      Я ходила с Жанной по дорогим магазинам. Мы выискивали ей новый гардероб. Мне до магазинов и гардеробов не было никакого дела, но ведь надо же куда-то ходить. Главное, не оставаться одной. Слушала Жаннины рассказы о разборках и интригах на работе, конфликтах с начальником-самодуром. Кивала на ее речи о гениальных идеях, которые она выдает, только не ценят, о том, что не воздается ей по заслугам ни одобрением начальства, ни зарплатой (которая, на мой взгляд, у Жанны была более чем приличной).

      Иногда Жанна была просто смешна. Железная леди, жесткая, резкая, она вычитала у одной гуру светской моды совет: надо быть плавными, девушки, всем плавнеть! (Светская львица только не уточнила, как добиться, чтобы плавность не перетекла в жеманность.) И у Жанны появились несвойственные ей доселе томность и леность в движениях. Ложку, чашку, сигарету она теперь подносила ко рту целую вечность, прикрыв глаза. Наши общие знакомые за глаза, я знала, высмеивали эти новообретенные манеры, не сочетающиеся с ее стальной натурой. Как заметил наш знакомый, «фундаментальный фонарный столб решил вдруг украситься бантиками и цветочками». Я юмористов одергивала: когда при тебе хихикают над твоей подругой, то на очереди – ты.

      Подсказать, посоветовать Жанне не могла – она не терпела никакой критики. Мог случиться скандал.

      На работе, когда требовались срочные быстрые действия, Жанна, очевидно, забывалась, и жеманная барышня превращалась в тигрицу, наводящую оторопь на подчиненных. Она с явным удовольствием рассказывала, как ей удалось заставить побегать разленившийся народ. Но вне работы девушка плавнела вовсю.

      Я старалась не говорить с Жанной о Поле, тем более что Жанна как-то задумчиво произнесла: «Как несправедливо, всего-то нескольких секунд не хватило, чтобы ее спасти, какие-то секунды решили все…». «Не надо, Жанна, – почти простонала я. – Очень тяжело…» «А мне разве легко?» – она взглянула на меня. Сравнила, да.