С кем бы побегать. Давид Гроссман

с которой стучат башмаки по асфальту; запах пота; разные чувства, которые умеет выражать хвост; с какой силой рука сжимает поводок и сколько рвения и надежды в теле, тянущем его все дальше вперед… Они уже вырвались за пределы оживленных центральных улиц, углубились в узкие извилистые переулки, а собака так и не замедлила бег. Асафу казалось, что ее тянет к себе мощный магнит, у него мелькнула странная мысль, что если бы он перестал размышлять, если бы начисто отказался от собственной воли, то и его бы потянуло туда же. А через минуту он с изумлением очнулся от этих грез, потому что собака остановилась напротив зеленой двери в высокой каменной стене и буквально по-человечьи открыла ее – встав на задние лапы и нажав передними на железную ручку. Асаф осмотрелся по сторонам. Улица была пуста. Собака, посапывая, тянула его вперед. Он нырнул в дверной проем и мгновенно погрузился в абсолютную тишину, наводившую на мысли о подводных глубинах.

      Большой двор, присыпанный белоснежной щебенкой. Ряды фруктовых саженцев.

      Массивный каменный дом.

      Асаф шел медленно, осторожно. Щебенка скрипела под ногами. Его изумило, как столь красивое и просторное место может прятаться в такой близости от самого центра города. На перекладине круглого колодца висело сверкающее ведро, рядом, на пеньке, стояли несколько больших керамических чашек, словно ожидая желающих напиться. Асаф заглянул в колодец, бросил вниз камешек и долго ждал всплеска. Чуть поодаль находился увитый виноградом навес, под ним пять рядов скамеек, перед каждой скамейкой по пять больших обтесанных камней – подставки для усталых ног.

      Он остановился и пригляделся к каменному дому. Стены оплело разросшееся вьющееся растение с бордовыми цветами; вьюнок добирался до высокой башни, до основания венчающего ее креста.

      «Да это же церковь! – с удивлением подумал Асаф. – Собака, видно, здесь живет. Что-то вроде церковной собаки».

      Асаф попытался поверить в эту идею и на миг представил себе улицы Иерусалима, кишащие сворами обалдевших церковных собак.

      Собака же упорно, словно здесь и вправду был ее дом, тянула его вглубь двора. На самой верхотуре башни располагалось маленькое узорчатое окошко – словно глаз, раскрытый посреди зарослей бугенвиллеи. Собака задрала голову к небу и коротко и звонко залаяла.

      Несколько секунд ничего не происходило. Потом сверху послышался невнятный шум – будто кто-то поднялся со скрипучего стула. Еще через мгновение узкое окошко отворилось, и раздался женский, а может, и мужской голос (такой скрипучий, что и не разберешь) – взволнованный, односложный выкрик. Возможно, то было имя собаки. А та все лаяла и лаяла, и голос сверху снова позвал ее, резкий и изумленный, будто человек не верил удаче. Асаф решил, что его краткое путешествие подошло к концу. Собака вернулась домой, к обитателю этой башни. Как же быстро все закончилось! Асаф ждал, что кто-нибудь выглянет из окошка и позовет его наверх, но вместо головы высунулась тонкая смуглая рука – он даже подумал, что это рука ребенка, – а затем