Дорога в один конец. Владимир Брянцев

несмышленыша и оставить ему его единственную сейчас утеху – любовь. Может быть, и выйдет из этого что-то.

      300-километровым маршем на боевых машинах закончилась эпопея доподготовки, и засияли на выцветших от пота и солнца куртках «хебэ» первые воинские награды – знаки «классности». А штабной писарь красивым почерком вывел в военных билетах: «Прошел доподготовку водителей колесных бронетранспортеров и 300-километровый марш на БТР-60ПБ. Присвоена квалификация военного водителя 3 класса».

      «Вот и выполнена программа-минимум», – думал Вадим. А Судьба уже готовила испытание: «Ноешь, что не зависит от тебя ничего? Хочешь выбора? Ну, так флаг тебе в руки!»

      Замполит уже вызывал Вадима, и, бликая линзами очков, спрашивал о настроениях во взводе, не обижают ли старослужащие. А еще объявил об окончательном решении оставить его в отделении учебных БТР, под командованием младшего сержанта Бурина. Липкие паучьи сети опутывали, давя безнадегой.

      «Согласиться стучать?! Отпуск, характеристики на «гражданку», лычку ефрейтора кинут. И стать изгоем в коллективе?! Саботаж в очкарика не пройдет. Сделает изгоем по службе, а про отпуск можно забыть. А еще сколько срока впереди! И Бурин этот – упырь, заест! Ну, что же так-то все складывается?»

      Отпуск – эта единственная возможность увидеться с любимой, была той сладкой пилюлей, которой Вадим глушил боль разлуки. В неизбежность отпуска он уверил и себя и Люду, а сейчас чувствовал призрачность этой мечты. Отпуск бы поделил срок пополам и был бы в этой гнетущей обыденности чем-то осязаемым. А дембель для Вадима был, пока что лишь, иллюзией – так мал еще был пройденный в сапогах путь.

      – Что не весел? Потерпи, на вечерней поверке получишь свою сладкую конфетку, – Коля Кучер, вместе с которым Вадим зарабатывал «3 класс» у ефрейтора Голодова, присел рядом в курилке и достал алюминиевый портсигар с «Охотничьими». – Или уже не пишет?

      – Да нет, Коля, все нормально. Вчера два письма было.

      – Ну, так чего же нос повесил? Хотя, скажу тебе, одному в армии спокойнее. К концу службы, а то и раньше, все мы будем одинокими. Ну, вот только ты может? – Кучер, уловив гримасу раздражения на лице Вадима, сглаживал перебор.

      – Коля, не начинай. – Вадим болезненно поморщился.

      – Ладно, ладно. Извини, брат. – Кучер виновато обнял за плечи друга. – Это во мне обида на свою. Три письма за четыре месяца.

      – А ты сколько написал ей?

      – Адекватно! – Коля швырнул окурок в яму вмурованного посреди курилки диска автомобильного колеса, служившего общей пепельницей. – Быстрей бы уже в Школу. Задолбал уже этот Бурин, эти «деды».

      Кучер сам напросился в Полковую школу сержантского состава, куда с автороты желающих не было. Этим он добровольно обрекал себя на долгие восемь месяцев муштры, похлеще, чем в карантине. Были и плюсы – в Школе не было «дедов», и было шансов семь из десяти попасть в поездку за молодыми в Союз.

      – А ты, слышал, с Буриным в Румеле остаешься? –