Дорога в один конец. Владимир Брянцев

пообещал ничего, решив, наверное, что дозреет сопляк, сам придет и скажет нужное. И хорошо, что не задал, понимал Вадим. Ведь чтобы не сказать «да», необходимо было произнести «нет», а это, ох, как непросто, даже из-за элементарного страха за последствия. Два года же впереди! Целых два года!

      Во время беседы в кабинет вошел командир роты. «Вот к кому надо было! К ротному», – с тоской подумал Вадим, чувствуя, что уже ничего изменить нельзя. И не его в том вина, думал с покорной обреченностью, что все так сложилось. Вадим нигде не принимал никаких решений, чтобы винить себя, и даже это его решение обратиться к замполиту, лишь сбросило шоры с глаз, намекая, что закономерность случайностей – есть судьба.

      Выйдя из кабинета, Вадим понял, что сделал только что свой первый в жизни однозначно правильный выбор – не скурвился. И пускай не ставили его к стенке, не пытали, а лишь попытались купить, но для юной, неискушенной души Вадима такое решение было сродни подвигу. И хотелось рассказать друзьям об этом подвиге, но понял Вадим, что не одного его искушали и, наверняка, не выдержал кто-то. Поэтому – молчи. В этих умозаключениях грубела, взрослела его душа, и мужал он сам. Не хнычь и приспосабливайся. Не иди по головам, но определи цель на ближайший период. И Вадим определил: пройти доподготовку водителей БТР, чтобы была запись в военном билете. Это, знал, поможет с работой после армии. А «после армии» – это была его цель стратегическая. Военным Вадим Бут себя больше не видел ни при каких условиях.

      Последнее письмо Люде из Союза он отправил в Бресте, когда грузились во франкфуртский поезд. А уже через день ушло Людмиле Красовской письмо с обратным адресом: «В/Ч Полевая почта 70803-Ж. Буту Вадиму Ивановичу».

      Еще целых десять дней он ждал ответа. За эти десять дней произошли вышесказанные события, и когда перед отъездом в Тойпиц – в учебный центр, Вадим получил целую пачку запоздалых писем от любимой, он чувствовал себя совершенно счастливым человеком. Он держал удар судьбы, не хныкал, видел цель, и каждый прожитый день, пускай медленно, но неумолимо укорачивал двухлетнюю повинность. А еще, и это главное, – там, в другом, родном краю, у Вадима была та, без которой, чувствовал, и выжить здесь, и жить уже не сможет. И она его ждала. И он верил ей.

      Во взводе Вадим был уникальным в своей любви. Писал Люде почти каждый день, и это бросилось в глаза всем. Прошло лишь три месяца службы, а для многих солдат, которых провожали и обещали ждать, ручеек писем уже иссяк. Не очень и страдали от такого вероломства бывших подруг: «Всех здесь ждет та же участь». Как бы в отместку неверным, брали друг у друга адреса знакомых, одноклассниц, сестер и писали душетрепещущие послания по шаблонам, ходившим среди солдат, о «трудной службе на передовых рубежах», об «истосковавшемся по ласке сердце, стремящемся любить и быть любимым». В конце просили прислать фотокарточку. Ответ, если и приходил, то был таким же «штампом», как и письмо из армии. А если был с фотографией, то обычно чужой. Этим тешились, пока не надоедало, и вскоре тех, кому в роте по-настоящему писали,