Учитель истории. Канта Хамзатович Ибрагимов

даже ворота не открыли, объяснили, что семья художника выехала за пределы республики. И все-таки ему повезло, третьего, распухшего от спиртного, он нашел в провонявшейся квартире.

      – Не смотри на меня так, Малхаз, – склонив голову, молвил спившийся интеллигент, – что я сделаю; воды – нет, газа – нет, канализации – нет, вырваться из этого кошмара – денег нет. Нас принуждают бросить кисточки и мольберт, а взять в руки оружие, … хотя бы для собственной безопасности. Забирай все, все забирай, все равно все пропадет, здесь скоро будет война.

      – Какая война? Ты о чем? – удивленно улыбался Шамсадов.

      – Дурак ты, Малхаз. То ли ты слепой, то ли ничего не понимаешь?.. А вообще-то всегда я завидовал тебе, есть в тебе непонятная детская наивность и непосредственность. Оттого и смотришь ты на мир другими глазами, все улыбаешься, оттого, видимо, и рисуешь ты хорошо, красиво… Забирай все, дарю! Здесь художники и художества ныне не в почете, другие ценности навязаны нам.

      Меланхолия коллеги не повлияла на Малхаза, он был счастлив – нашел краски жизни, то, что искал, и ему казалось, что он несколькими мазками вновь заставит улыбаться свою картину, и так же, как Создатель Мира, несколькими добрыми посылами исправит людей, побудит их стать честными, трудолюбивыми, мирными.

      Однако когда Малхаз попал в некогда родной университет, где хотел увидеть своего вечного научного руководителя Дзакаева, благодушие его испарилось, безмятежная улыбка юноши исчезла. Старинное здание – первый корпус университета – в грязи, кругом крайний беспорядок, окна выбиты, мрак, по коридорам то там, то здесь кучкуются не студенты, а тени, с огоньками сигарет, со смогом под облезлыми потолками. От туалетов разит, древний паркет взбух, покрыт утоптанным слоем грязи. И только у ректората блестят новые таблички десяти, вместо двух, проректоров, хотя ни ректора, ни проректоров, кроме одного, дежурного, в кабинетах нет, все они постоянно в Москве, а там не слышны стоны обваливающегося здания просвещения. Воистину – ученье свет, свет – жизнь, а жизнь в Грозном – умалена, абстрактна, на том свете молодежи обещают и свет, и рай, и гурий…

      В понуром состоянии Шамсадов покидал столицу. Да чем ближе он был к горам, тем его настроение становилось лучше и лучше: он не поддался соблазну влиятельных людей, все они остались в своих дворцах, а он будет жить в своей уютной комнатенке, и впредь будет так же упиваться размеренной жизнью в горах, наслаждаясь улыбкой красавицы с картины.

      Однако заставить ее вновь улыбаться оказалось не так уж просто; слезы «утер», а насупленность не уходит, от его переусердствования исчез овал лица и появилась какая-то топорная прямолинейность, и что непонятно – та же гамма красок давала иной тон, иные тени, так что женщина выглядела старой, чопорной, словом, не той.

      В конец вымотавшись, на третьи сутки Малхаз свалился на нары и заснул, как убитый. Проснулся – в окно глядит темная ночь. Он зажег