Жизнь идиота. Илья Бояшов

в начале восьмидесятых, мы недолго заседали в Тосно – вскоре ЛИТО перебралось на знаменитую улицу Воинова. Наверху, в одной из многочисленных комнат Шереметевского особняка, бразды правления от Петровича принял еще один реалист – Евгений Васильевич Кутузов.

      Прозаик Кутузов мрачно предупредил всю нашу подрастающую литературную поросль:

      – Здесь вам не лавочка для гениев.

      И оказался прав. Думаю, гении подобного попросту не вынесли бы. На собраниях ЛИТО не только новичков раскатывали подчистую – и старожилам доставалось по полной! Схема была чрезвычайно проста: участники читали свои вирши, а затем их критиковали товарищи. После такой дружеской критики некоторых можно было вперед ногами выносить. Слабонервные не задерживались. Здесь и генералы могли рыдать как дети. Правда, вторая часть марлезонского балета проходила на ура: портвейн и водка рекой лились.

      В ресторан нас пускали как своих. Туда – пообедать да и пропустить рюмку-другую – часто забегали жизнерадостные кагэбисты из Большого дома, благо до Литейного было рукой подать. Подвыпившие советские писатели их поддевали, приставая со всякой антисоветчиной – так, по-дружески. Те только отмахивались. И пили с диссидентами чуть ли не на брудершафт. В ресторане Дома писателя нельзя было не пить. Это там, наверху, во всяческих группировках и объединениях все друг друга ненавидели, а как спускались – начиналось неформальное общение.

      После «общений» кто-то оставался спать под столом, кто-то ночевал в незнакомых парадных. Счастливчиков увозили с собой бдительные жены и любовницы.

ЛИТО

      С такой жизнью я долго не мог расстаться. Славные времена! Кутузов, заранее пропустив рюмашку-другую, широким жестом приглашал новоявленных литераторов в комнату. Все хотели сочинять. Все хотели печататься. С одной стороны от нашего неподкупного руководителя восседал диссидентствующий дворник, с другой – замдиректора крутого завода, коммунист со стажем и все такое прочее. Толклись рабочие, студенты, профессора. Трезвенники и отъявленные алкаши. Были свои сумасшедшие. Один графоман-любитель писал «на вес». Та к и объявлял, когда появлялся: «Поздравьте. Есть на гора еще один килограмм…»

      Как-то моего дружка Вальку Цирюльникова, курсанта училища им. Комаровского (будущего военного строителя), после очередной литературной вечеринки загреб патруль. За откровенно веселый вид ему светили губа и прочие неприятности. Но недаром Цирюльников просиживал штаны на наших сходках: Кутузов тотчас засучил рукава. Достаточно было звонка важной военной шишке – заместителю коменданта города (тоже, как оказалось, любителю стихов и прозы), – и Вальку выпустили без всяких последствий.

      А ведь еще были у нас и собственные таможенники, и врачи-реаниматоры, и комсомольские активисты, и партийцы – настоящий тайный орден, пронизывающий всю социальную лестницу вплоть до ЦК.

      Свидетельствую: существовало удивительное и чрезвычайно разношерстное братство.

      И все на почве любви к