Малороссийская проза (сборник). Григорий Квитка-Основьяненко

у другого табак, а потом расспрашивают, кто с чем, и откуда и куда идет, и где кормили на заре, и где вода лучшая… патя да патя, да и распатякалися, как будто целый век им вместе на этом месте жить; а что колокольчик гремит, и уже и недалеко, и что Тихонов погонщик кричал на них, кричал, а то уже стал и ругать, так они того и не слышат; да уже подбежал комиссар да с своим казаком; прежде перекрестили сего и того нагайками, а после призвал всех фурщиков, откинули возы да и попереезжали; а фуры и бросили, пускай себе, как знают, так и справляются.

      Вот при этом-то перевозе комиссар и расспрашивал Тихона, что он за человек и куда едет. Как же ему Тихон рассказал все, и где, и у кого, и почем хлеб купил, так комиссар даже удивился, что и он у того же у самого купца хлеб купил, что и Тихон, так двумя рублями дороже.

      – Отчего это оно так есть? – спросил комиссар.

      – А оттого, пане! – говорил Тихон, – вы паны и все хотите по-пански делать. Не прогневайтесь за это слово. Вы, как торгуетесь, то будто приказываете, чтоб все знали, что вы есть паны, а мы просим, да просим, да молим; и за тем рублем, или и за полтиною, так мы и день лишний живем и лишнюю чарку пьем, и все делаем, как бы подольститься, да что-нибудь выторговать, потому что нам царской суммы жаль. Хоть и мы знаем, что у царя денег много, да так себе с простоты рассуждаем, что и много есть куда ему их и тратить; так я тут выторгую какой рубль, а он в другом месте пойдет к делу, вот я и услужил, и царской казне все-таки легче. Я же почем купил, так и счет веду, и в книгу так приказываю записать, а не присчитываю ни одной копейки; потому что грех смертельный казну красть и по книгам с ложью записывать… Прощайте, пан комиссар! может, вам некогда?.. погоняй, хлопче!.. – кашлянул себе Тихон и поехал, да все что-то ворчал, да сплевывал, даже пока далеко заехал.

      Дома же не надает Тихон никак хлеба народу, народу! один за одним как плав плывут. Все бросились из заработков к домам; пропитываясь же, так истощились, что уже, не только что в доме осталось, да и на плечах одежа чуть-чуть держится; продать и заложить вовсе нечего; так все к Тихону… у него своей рукой берут и мукою и печеным. А как прошла молва везде, что в таком-то селе есть царская сумма и что на нее раздают всем хлеб, так со всех мест народ так и нахлынул.

      Уже чуть-чуть хлеба стает, уже так что в закромах меркою и дно черкается; да уже Тихон и не тужит, хоть и царскую сумму всю кончил и у самого не только чтобы какая копеечка, да и одежа старенькая, только та, что на нем, да на жене и на детях. И нигде ничего уже и взять; такая бедность, такая бедность, что сохрани Матерь Божия!.. А Тихон ничем и не уважает, и не слушает, как его Стеха и бранит и ругает; ему все нужды нет, потому что видит, как Господь милосердый, Отец наш Небесный, послал благодать в новом хлебе. Да и хлеб же Бог уродил! старые люди, что лет по семьдесят живут на свете, не запомнят такого! Как же приспел, как бросались все, кто только смог, и мужчины, и женщины, и мальчики, да и дети туда же: кто жнет, кто перевязь вертит, кто связывает, а кто носит снопы, да такие, что сильному человеку больше двух не можно и поднять; а одного и погонец (мальчик лет 14-ти,