Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности. Павел Нерлер

живописная картина:

      Стряслась над старухой беда,

      Все поле завалено мясом,

      И коршун, слетая туда,

      Теряет от радости разум.

      Большие крыла опустив,

      Стервятник шипит на соседа;

      На них озирается гриф,

      Кромсая остатки обеда.

      Есть в поэме «Этери» персонаж, на котором особенно наглядно сказалось различие творческих принципов Цветаевой и Заболоцкого. Это колдун, к которому за приворотным зельем отправляется Шерэ. Заранее, еще не заглянув в текст, можно предположить, что его портрет окажется чужд Цветаевой и близок Заболоцкому. С одной стороны – никак не определения, не живописание, с другой стороны – именно определения, именно живописание.

      И действительно, у Цветаевой о колдуне сказано: «Приказует он воде, ветру, солнцу, стуже, зною, граду, ливню и грозе. Чернотою превосходит уголь, деготь и смолу». Тут перечисление призвано заменить картину, темп главенствует над всем. Цветаева не рисует, это мнимый портрет, он лишен зримых черт. Это слуховой, музыкальный образ – «уши – рыси, когти – грифа» – увидеть его нельзя, но его можно почувствовать. Заболоцкий, напротив, дает образ зримый, где есть даже такие определения высокого сходства, как «точь-в-точь». «С виду проклятый точь-в-точь как христопродавец Иуда». Трудно представить нечто более портретное:

      Торчат под усами клыки,

      Огонь шевелится над рожей,

      И кости его широки,

      Железной обтянуты кожей.

      На ноги посмотришь –  мужик,

      А коготь на пальце –  собачий,

      И весь почернел он, старик,

      И гривой порос жеребячьей.

      Это же место в переводе Цветаевой в общем литературно. Причем ей настолько не по нутру живописание, что не обошлось без некоторой нелепости и абсурда: у колдуна Заболоцкого «кости железной обтянуты кожей», у Цветаевой «кости голые железо листовое облегло».

      Да, воистину, Заболоцкий имел право обратиться к своим коллегам: «Любите живопись, поэты!» в стихотворении «Портрет».

      Любите живопись, поэты!

      Лишь ей, единственной, дано

      Души изменчивой приметы

      Переносить на полотно.

      И он показывает себя мастером портрета, притом еще и гротескного – тут идут на ум гоголевские портретные характеристики нечистой силы. Заболоцкому недостало только назвать это зло, он называет его – чародей и эмоционально определяет: «паскуда». Паскуда и чародей не умещаются в один словесный ряд. Цветаева же для пшавеловского колдуна нашла удивительно точное название, которого, кстати, нет в русском языке. Она говорит: ведьмак. Украинский мужской эквивалент «ведьмы», слово удивительно точное и понятное.

      Интересно отметить, что, при всей высоте лексики, Заболоцкий не гнушается слов типа «с панталыку» или бранных вроде «паскуда». Но они у него не вовлечены в действие – чем низводятся до уровня вялых заполнителей строки. Напротив, когда, казалось, едкое