Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности. Павел Нерлер

лирического героя: двоим тут тесно – либо один автор, либо никого!

      Это означает еще и то, что сам по себе метод Цыбулевского принципиально монологичен. Кроме того, он обладает и другими важными и взаимосвязанными следствиями и признаками.

      Во-первых, это тяга к топографии и топонимике, стремление к территориальной, строго локализованной привязке текста. Во-вторых, подчеркнутая сосредоточенность именно на настоящем времени, на происходящем, на сиюминутно протекающем. В-третьих, такой метод подразумевает необычайную писательскую чуткость и зоркость на всем диапазоне впечатлительной аккомодации (с легким креном в сторону близорукости), зоркость и чуткость вкупе с даром четкого изложения, донесения увиденного до читателя.

      Пространство играет одну из важнейших ролей в творчестве Цыбулевского, и поэтому чувство пространства, ощущение пространства явно культивируется поэтом. Почти каждая его вещь, будь то проза или стихотворение, имеет ту или иную конкретную географическую привязку. Окликнутые по имени города, реки, села, улицы, памятники старины, вывески – вся эта пестрая и разномасштабная топонимика – наличествуют не праздно, а в виде некоего штампа, клейма доподлинности, выполняя попутно еще и смысловую, интонационную, фонетическую и прочие миссии:

СКРА[69]

      Ну так что же в названии Скра,

      что там мельком махнет вдоль перрона?

      В чистом поле –  кар-кар да кра-кра! –

      уронила когда-то ворона.

      И отец мой привиделся мне.

      Принимая Метехи[70] за Ксани[71],

      он платком протирает пенсне –

      не ошибка ли тут в расписаньи?..

      …Или дальний тебе Дилижан:

      самосвалы рванули с насеста,

      но почтовый гремит дилижанс

      и названье сильнее, чем место…

      Что за Скра, что за Скра, боже мой!

      Встал отец над опущенной рамой.

      Просто он торопился домой –

      там ведь я, остававшийся с мамой.

      Каркай, ворон, пари, не горюй –

      уж сякая, такая наука –

      этих строк, этих струн, этих струй –

      в всеобъемлющей бедности звука.

      Ксани, Метехи, Скра – это все и точки опоры поэзии, и ускользающие поводы к ней. Их звучание – в отличие, например, от карканья ворона – полностью зависит от читательской регистровки. Недаром Цыбулевский пишет:

      Описания вне описанья,

      Видно этим стихи хороши.

      И пьянят, будоражат названья –

      скажем, город какой-то Карши.

      Критерий доподлинности делает топонимику необходимой, почти обязательной, но – сама по себе – это вещь для поэта опасная, скользкая, чреватая поверхностью и конькобежной гладкостью впечатлений. Однако потребность в топонимике велика и могущественна («названье сильнее, чем место») и диктует свои приказы на чисто лирическом языке, благодаря чему Цыбулевский нигде не соскальзывает в экзотику, в поэтический туризм.

69

Поселок в окрестностях Гори.

70

Район старого Тбилиси, расположенный на высокой скале над Курой. Здесь находятся Успенская церковь XIII в. и памятник царю Вахтангу Горгасалу.

71

Крепость XVI в., расположенная на скале над рекой Ксани при ее слиянии с Мтквари (Курой).