Внучка берендеева. Третий лишний. Карина Демина

встречаешь? Не рада видеть меня? – Сестрица встала перед Красавой и руки протянула, обнять желая. – А ты нисколько не переменилась…

      – И ты…

      Лгали обе.

      Стоит Межена, лицом бела, косой черна, да только вьется в этой косе ниточка седая. И глядеть на нее страшно отчего-то… ведь годков Межене столько же, сколько и самой Красаве.

      Нет, не постарела она… примерещилось.

      Солнце осеннее шутку сшутило.

      Вот и… белолица, синеглаза. Хороша – глаз не отвесть. И даже полнота ее не портит. Это Красава, дитя ожидаючи, сделалась велика в теле, рыхла да опухша, а у Межены лишь живот выпятился, и только-то. Да и того живота почти и не видать под просторным летником.

      – Что ж не обнимешь? Аль не рада? – Сестрица усмехнулась и сама обняла Красаву. – Не приехала ты… а я уж ждала, что почтишь батюшку…

      – Я… хотела. – Красава отвела взгляд.

      Неуютно ей было.

      А с чего?

      Прежде-то они с Меженой ладили. Давно ли друг дружке косы плели? Лентами делились, серьгами да бусами? Да и что ленты… зимой-то, когда холодно, пусть и топили у дядьки от души, Межена, случалось, забиралась под одеяло к Красаве, обнимала ее за шею и жаловалась:

      – Страшно мне.

      – С чего?

      – Воют, слышишь? Волки это…

      – Ветер просто. Буря разыгралась.

      – Волкию – От Межены всегда пахло хлебом свежим и еще пряниками, до которых она дюже охоча была.

      – Откудова в городе волкам взяться? Не блажи… а если и волки, то у дядьки забор высокий. Кобели во дворе злющие. Холопы… не пустят в дом.

      И Красава шептала, рассказывала всякие глупости… а Межена слушала и засыпала, а потом и сама Красава, вдвоем на перине было жарко и тесно, но хорошо – страсть.

      Так чего она?

      И обняла названую сестрицу.

      Поцеловала в щеку бледную. За руку взяла.

      – Не так уж богат мой дом, – сказала, – но что есть в нем, все твое…

      И в терем повела.

      …а той же ночью Межена вновь пришла. Босая, волосы распустила, в рубахе белой, широкой, в которой живот ее виден был явно.

      – Пустишь?

      – Забирайся. – Красава подвинулась, радуясь, что супруг ныне в отъезде, а то б неудобственно вышло. – Тебе принесть чего?

      У дверей холопка спала, странно, что не проснулася, когда Межена вошла в покои хозяйские.

      – Не ругай. – Межена ступала по половице осторожно, будто не пол под ней дубовый, но ледок первый, коварный. – Она до утра не проснется… тошно мне, Красавушка.

      В постель залезла, за руку уцепилась, сдавила так, что больно стало.

      – Если бы ты знала, до чего тошно… каждый день, как последний… батюшка… сам не думал, что так получится. Власти хотел. Силы… а не со всякой силой управиться можно.

      Она уткнулась в пухлое Красавино плечо. И та погладила сестрицу, покачала головой. Надо же, довели… Межена-то завсегда спокойною была, а чтоб плакала, так такого вовсе не случалось. Ныне же она дрожала меленько, и слезы летели по белым щекам.

      – Добрая ты, Красава… только глупая…

      – С