Керенский. Николай Королев

охватывал всю родную землю. Возникшие сто дней назад радужные надежды людей, словно солнечное озарение, сейчас гаснут, исчезают. Все дни наперечет до этой роковой минуты он самоотверженно боролся за Россию. И мысли не оставил, что сложит оружие борьбы. Априори полагает, россияне не поступятся добытой свободой, не смирятся с режимом, какой навязывают им против их воли. Народы Сибири, Поволжья – по всей стране не захотели связывать свою жизнь с большевиками. Не захотели впадать в другую, быть может более глубокую зависимость. Такое уже бывало в России и не раз. Народ попадал из огня да в полымя. Против произвола и восстала Россия-матушка. Значит он, Керенский, не проиграл сражения. Время еще покажет, на чьей стороне правда.

      Страшная физическая усталость ломает кости. Если бы не молодые силы, не выдержать ему напряжения этих самых трудных дней. Александр Федорович и до этих, последних октябрьских дней, часто оказывался заложником событий. Событий, которые будто того и ожидали, чтобы взять его в оборот. Он не имел права устраниться от дел, находящихся в компетенции, скажем, тех же Черемисова с Красновым. Лично проследить и удостовериться в выполнении отданных приказов. Не его это забота. Да, не его! Но если время ныне такое, ни на какое другое не похожее. Сидеть, сложив руки?

      Не успел Правитель стряхнуть с себя дорожную пыль, как раздался грубый стук в дверь его кабинета. Краснов собственной персоной. Развязно и с апломбом, словно перед ним не Предержащий всю полноту власти Государства, а какой-то там вахмистр, с которым позволительно разговорить с высока, помыкать им. Требовать, указывать, настаивать.

      – Буду категоричен, – повел он речь без всякого перехода и вступления. – Дела ваши плохи, даже критические. Чтобы спасти репутацию, а возможно и саму жизнь, необходимо принять незамедлительно меры. Вы должны выйти с инициативой о заключении перемирия с большевиками. На условиях, какие они предложат и какие окажутся и вам приемлемыми. Вам вот о чем желательно договариваться. Об амнистии всех причастных к боевым действиям. О предоставлении лично вам безусловного права на выезд из страны…

      – Не продолжайте. Не трудитесь. Как я понимаю существо вопроса, вы достаточно компетентны в нем. Передайте остальным заговорщикам, что я не намерен проявлять инициативу и выезжать.

      – Вы не учитываете положение, в котором пребываете в данный момент. У вас нет, и не будет другого выхода. Вы ведь не решитесь на крайнюю меру, я полагаю? Для этого надо иметь….

      – Достоинство и честь!

      – Этого даже с излишком. Достаточно и мужества одного…

      – Для труса, вероятно, хватит и его одного.

      – Но мы не пришли, ни к какому конкретному согласию. Ваше «Нет»! – это окончательный ответ?

      – Да, окончательный!

      – Однако я вынужден буду отправить в Петербург парламентеров, безотносительно с вашим ответом. И так, утро вечера мудренее.

      Александр Федорович умел скрывать свои переживания от чужих глаз.