.

я богаче всех, то всех бедней.

      Чуркин закончил. Очнулся и смутился: в «Зюкайке» стояла тишина.

      – Как верно сказано: «то всех богаче я, то всех бедней» – раздумчиво, тихо и даже грустно произнёс Кузьмич в полной тишине.

      И, вдруг, раздались робкие хлопки, потом тишина взорвалась аплодисментами. Все подняли кружки с пивом, выпили за сонеты, за Чуркина, в смысле – за Шекспира – и тут же раздались голоса:

      – Давай, Шекспир, читай ещё!

      – Давай, давай, Шекспир, не стесняйся!

      И Чуркин «давал». Он с упоением читал сонеты один за другим: к нему пришло вдохновение!.. Он выплёскивал с ними всю свою душевную боль и непонятное беспокойство и – его слушали!

      А на улице мела метель. Раскачивалась под жестяным абажуром лампа, да где-то на крыше громыхал полуоторванный лист железа, как будто возвещая своим грохотом о каком-то важном событии четвёртого года перестройки…

      …На следующее утро все средства массовой информации сообщили о завершении вывода «ограниченного контингента советских войск» из Афганистана.

      Свидание

      (21 июня 1991 года)

      Чуркин сидел на голой панцирной сетке железной кровати, расположенной возле окна, которое снаружи было перегорожено незамысловатой, в простую клетку, решёткой из толстой стальной арматуры, и молча смотрел на эту, уже чужую, женщину, называвшуюся его женой. Она нервно ходила по комнате то и дело, натыкаясь, то на табурет, то на кровати и, отчаянно жестикулируя, говорила, говорила и говорила.

      Краем уха Чуркин слышал её инсинуации о том, что он напрасно поддался уговорам директора завода, этого индюка Самохина, приехать сюда, в этот богом забытый городишко на краю света. Что он, Самохин, еще, будучи в НИИ Главным инженером, всегда пользовался его, Чуркина, добротой и заказывал Чуркину изготовить для него то деталь для машины, то что-нибудь для дома, то что-нибудь ещё, и никогда ему, Чуркину, за это ничего не платил. И так далее, и так далее, и так далее. Чуркин не реагировал на этот «обвинительный обвал информации». Он вспоминал. Вспоминал другую встречу. Другое свидание…

      …Они столкнулись случайно, когда он выходил из каморки мастера с чертежом новой заковыристой детали. От неожиданности он даже попятился, потом потряс головой, словно освобождаясь от наваждения, и, наконец, неуверенно произнёс:

      – Катюша?.. Ты?!. Ты как… Каким ветром тебя занесло в наши северные края?

      – Попутным, Шурик, попутным. – Ответила она, смеясь и лукаво сверкнув своими большими зелёными глазами. Она взяла его под руку, подозрительно тесно прильнув к нему. У Чуркина зашлось сердце. Боясь поверить в это явление и эту неожиданную близость, Чуркин стоял не шелохнувшись, растерянно хлопая глазами.

      – Ты чего, Шурик? Язык проглотил? – она засмеялась и, ещё теснее прижавшись к нему, шутливо щелкнула его пальцем по носу. – Давай, показывай свой супер-пупер программный станок. Слышала, ты и тут издеваешься над «корягами»…

      – Так ведь, когда решаешь заковыристую задачку, жить интереснее. – Засмеялся Чуркин.

      И они пошли. По дороге они второпях поделились своими новостями. Катя сказала, что она много слышала об этом заводе