ДЫР. Нелли Мартова

оторвал несколько лепестков от цветка на подоконнике, разжевал и теперь с любопытством разглядывал в зеркале свой фиолетовый язык.

      – Угол преломления равен углу отражения, – задумчиво пробормотал он. – Одна какая-то физика в голову лезет! А не выпить ли нам за яблоко, которое свалилось на голову Ньютону?

      Художник тут же пододвинул бутылку поближе к Славе с таким выражением лица, словно каждая минута без выпивки была для него мучительной пыткой, по сравнению с которой рвать зубы без анестезии – сущее удовольствие.

      Слава покачал головой. Ему в голову лезла совсем другая физика. Время близилось к четырем. Он мучительно пытался прикинуть, успеет ли сдать объект к понедельнику, если начнет вечером и будет работать без сна и отдыха, но квадратные метры плитки никак не хотели превращаться в трудочасы. В ушах стоял пронзительный звон, будто какие-то невидимые существа беспрерывно чокались, не произнося тостов.

      – Ну, Слаааав… – жалобно протянул Ван Гог. – Я ведь совсем немного прошу. Мне же ничегошеньки от тебя не нужно! Только протяни руку, возьми пузырь, и осчастливишь старого, больного человека, пострадавшего, чтобы донести свое творчество до народа. Беленькая, родная, только одна может снять мою душевную боль, успокоить раны…

      – Давай сюда свой стакан, – Лошарик схватил бутылку. – Жаль, что не граненый, но за Ньютона можно и…

      Ван Гог опередил его с неожиданной прытью: перегнулся через столик и вцепился в драгоценный сосуд:

      – За второй сам побежишь!

      – Панки не бегают, панки чапают.

      – Чего делают? – насторожился художник, не выпуская бутылку.

      – Чапают, – пояснил Лошарик, – это когда ходят в таких раздолбанных ботинках, на которых даже шнурки не завязываются.

      – Значит, почапаешь! – Ван Гог потянул бутылку к себе, но парень был сильнее.

      Слава стукнул по столику кулаком – тот испуганно задребезжал и откатился вбок.

      – А ну хватит! Так, Малевич, слушай сюда.

      – Я Ван Гог, – робко возразил тот.

      – Неважно. У тебя ведро есть?

      – Ну, то, в котором Танюша полы моет… Сегодня, вот, мыла.

      – А еще?

      Художник почесал в затылке, потом радостно поднял палец вверх:

      – В котором она капусту квасит! Моя Танюша такую капустку фигачит, слезу вышибает, закусываешь и плачешь, закусываешь и плачешь…

      – Тащи, – перебил его Слава. – По капусте потом плакать будешь.

      Ван Гог некоторое время хлопал на кухне дверцами, потом вернулся с зеленым эмалированным ведром и гордо водрузил его на табуретку посреди комнаты.

      – Послушай меня, Малевич. Если ты сейчас же найдешь мою сумку…то есть твою сумку, которую я тебе вчера подарил, я тебе налью полное ведро водки.

      – Ну как тебе не стыдно обманывать бедного больного человека? – Ван Гог картинно прижал руку к груди. – У меня аж в сердце закололо.

      Слава с трудом сдержался, чтобы не дать ему по морде. Не