Учебник рисования. Максим Кантор

Он лужу перед домом налил? Можно подумать, канцлер Коль тут в Германии ремонтирует клозеты и чинит асфальт. Вот это как раз, по-видимому, то, что и имел в виду Кузин, когда говорил о различии цивилизации и варварства – а разве это передашь в одном разговоре? Как им объяснишь, что судьба, жизнь, биография – все болит?

      – Еще Пушкин сказал, – проявил эрудицию дантист Оскар, – «угораздило меня родиться в России с умом и талантом». Думаю, это главное, не так ли?

      – Оскар читал буквально все, – восхитилась Тереза фон Майзель. – Это не человек, а энциклопедия! Где вы находите время, Оскар? Поделитесь вашим секретом! А что, Пушкин хорош?

      – Я ставлю его довольно высоко.

      – В России очень тяжелый быт, – сказала журналистка, – ведь правда? Думаю, вашей жене было непросто. Но зато много разговоров о смысле жизни. Одно связано с другим, как вы думаете? – сказала журналистка.

      – Наверное, поэтому, – едко заметил Оскар, – Ленин и посадил всех философов на пароход – и отправил прочь из России. Чтобы было поменьше разговоров о смысле жизни.

      Дался им этот пароход, подумал Гузкин.

      – Разговоров о смысле жизни хватает и сегодня. Вы поезжайте в Россию, походите в гости к простым людям, к интеллигентам, – сказала журналистка.

      – А вы бывали в России? – спросил Гриша.

      – Я-то? Я приезжала специально брать интервью у художников-авангардистов. Только с вами, к сожалению, не встретилась.

      – А с кем встретились? – ревниво спросил Гриша.

      – Ах, это неважно. Главное, что мы с вами увиделись.

      – Да, – сказал Гузкин, прикидывая, что это: немецкая воспитанность – или признание в чувствах.

      – Я – славистка, люблю русские разговоры о смысле жизни.

      И она, совсем как русские интеллигенты, заговорила о смысле жизни. Зовут ее Барбара фон Майзель, барон с баронессой приходятся ей родителями, приехали навестить ее из Мюнхена. Но что привлекательного в обеспеченной жизни? Русскому она училась в Бохуме на знаменитой кафедре славистики, у Петера Клауке («Вы наверняка читали его статьи о втором авангарде»), пишет статьи о восточноевропейской культуре. Недавно она рассталась с бойфрендом Штефаном, у нее случился психический стресс; но теперь все позади. Она спросила о семейном статусе Гузкина, и Гузкин неопределенно пожал плечом.

      – Живу сейчас один, – сказал он.

      – Живете раздельно? – спросила Барбара.

      – Ну да, раздельно, – ответил Гузкин, и это было правдой, поскольку жена осталась в Москве, ожидая, пока Гриша устроится и позовет ее.

      – Показать вам город? – спросила Барбара. – Доедем до Кельна, посмотрим Кельна дымные громады. Вы любите Блока? Он важнее, чем Ахматова? Вы дружили с Бродским?

      – У нас с Джозефом много общих знакомых, – сказал Гриша осторожно. Он хотел сказать «с Иосифом», но место, собеседница и, так сказать, дискурс беседы подсказали ему английский вариант имени.

      – В России тоже есть архитектура? – поинтересовался барон.

      – Да, –