Василий Теркин. Петр Боборыкин

знаю… видите, светает.

      И он засмеялся коротким и высоким смехом, чего с ним никогда не бывало.

      «Должно быть, здорово обчистили его!» – выговорила она про себя.

      – Неужели все время в клубе?

      И этот вопрос вышел у нее лениво и небрежно.

      – Сначала… да. А потом… у этого приезжего инженера.

      – Какого?

      «Очень мне нужно знать!» – добавила она мысленно:

      – Ах, Боже мой. Я вам говорил. Несвисецкий… Запржецкий. Полячишко!.. Шулер!..

      Он сдержал свое раздражение, откинул борт визитки на один бок, засунул большой палец за выемку жилета и стал, нервно закинув голову.

      – Несомненный шулер… И этаких мерзавцев в клуб пускают!

      – Вы зачем же с ним садились?

      – Разве это написано на лбу?.. Игра вдвоем.

      – В пикет?

      – Нет, в палки.

      – Колоду подменил?

      «И зачем я с ним разговариваю? – подумала она. Какое мне дело? Чем больше продулся, тем лучше».

      Когда она говорила, мысленно у ней выскакивали резкие, неизящные слова.

      – В клубе… нет, это немыслимо! – Он заходил, все еще с большим пальцем в выемке жилета. – Нет, у себя, в нумере…

      – Ловко! – вырвалось у нее таким бесцеремонным звуком, что Рудич вскинул на нее свой монокль. Значит, к нему отправились?..

      – Нельзя было… Ты понимаешь. Я был в таком проигрыше.

      Он незаметно для себя стал говорить ей «ты».

      – На сколько же?

      – На очень значительную сумму. На очень!..

      – Совестно выговорить небось?

      Такого тона Север Львович еще не слыхал от жены.

      В другое время он остановил бы ее одним каким-нибудь движением перекошенного рта, а тут он только выкинул монокль из орбиты глаза и быстро присел на кушетку, так быстро, что она должна была подвинуться.

      – Серафима, ты понимаешь… теперь для меня, в такую минуту… на днях должна прийти бумага о моем назначении…

      – И вы еще больше спустили?

      Сквозь свои пушистые ресницы, с веками, немного покрасневшими от сна, она продолжала разглядывать мужа. Неужели эта дрянь могла командовать ею и она по доброй воле подчинилась его фанаберии и допустила себя обобрать до нитки?.. Ей это казалось просто невозможным. И вся-то его фигура и актерское одутлое лицо так мизерны, смешны. Просто взять его за плечи и вытолкнуть на улицу – б/ольшего он не заслуживал. Никаких уколов совести не чувствовала она перед ним, даже не вспомнила ни на одно мгновение, что она – неверная жена, что этот человек вправе требовать от нее супружеской верности.

      Он провел белой барской ладонью по своей лысеющей голове и почесал затылок.

      – Словом… мой друг… это экстраординарный проигрыш. Я мог бы, как… представитель, ты понимаешь… судебной власти… арестовать этого негодяя. Но нужны доказательства…

      – Не дурно было бы! – перебила она. – Сам же играл до петухов у шулера и сам же арестовать его явился… Ха-ха!

      Такого смеха жены Рудич еще никогда не слыхивал.

      – Ты