Зона. Записки надзирателя. Сергей Довлатов

Балодис разувался, сидя на питьевом котле. Балодис монотонно дергал себя за ногу. И при этом всякий раз бился головой об угол железной кровати.

      Балодис служил поваром. Главной его заботой была продовольственная кладовая. Там хранились сало, джем и мука. Ключи Балодис целый день носил в руках. Засыпая, привязывал их шпагатом к своему детородному органу. Это не помогало. Ночная смена дважды отвязывала ключи и воровала продукты. Даже мука была съедена…

      – А я не пошел, – гордо сказал Балодис.

      – Почему? – Алиханов захлопнул книгу.

      – У меня под Ригой дорогая есть. Не веришь? Анеле зовут. Любит меня – страшно.

      – А ты?

      – И я ее уважаю.

      – За что же ты ее уважаешь? – спросил Алиханов.

      – То есть как?

      – Что тебя в ней привлекает? Я говорю, отчего ты полюбил именно ее, эту Анеле?

      Балодис подумал и сказал:

      – Не могу же я любить всех баб под Ригой…

      Читать Алиханов не мог. Заснуть ему не удавалось. Борис думал о тех солдатах, которые ушли на питомник. Он рисовал себе гнусные подробности этой вакханалии и не мог уснуть.

      Пробило двенадцать, в казарме уже спали. Так начался год.

      Алиханов поднялся и выключил репродуктор…

      Солдаты возвращались поодиночке. Алиханов был уверен, что они начнут делиться впечатлениями. Но они молча легли.

      Глаза Алиханова привыкли к темноте. Окружающий мир был знаком и противен. Свисающие темные одеяла. Ряды обернутых портянками сапог. Лозунги и плакаты на стенах.

      Неожиданно Алиханов понял, что думает о женщине с высылки. Вернее, старается не думать об этой женщине.

      Не задавая себе вопросов, Борис оделся. Он натянул брюки и гимнастерку. Захватил в сушилке полушубок. Затем, прикурив у дневального, вышел на крыльцо.

      Ночь тяжело опустилась до самой земли. В холодном мраке едва угадывалась дорога и очертание сужающегося к горизонту леса.

      Алиханов миновал заснеженный плац. Дальше начинался питомник. За оградой хрипло лаяли собаки на блокпостах.

      Борис пересек заброшенную железнодорожную ветку и направился к магазину.

      Магазин был закрыт. Но рядом жила продавщица Тонечка с мужем-электромонтером. Еще была дочь, приезжавшая только на каникулы.

      Алиханов шел на свет в полузанесенном окне.

      Затем постучал, и дверь отворилась. Из узкой, неразличимой от пьянства комнаты вырвались звуки старомодного танго. Алиханов, щурясь от света, вошел. Сбоку косо возвышалась елка, украшенная мандаринами и продуктовыми этикетками.

      – Пей! – сказал электромонтер.

      Он подвинул надзирателю фужер и тарелку с дрогнувшим холодцом.

      – Пей, душегуб! Закусывай, сучья твоя порода!

      Электромонтер положил голову на клеенку, видимо совершенно обессилев.

      – Премного благодарен, – сказал Алиханов.

      Через пять минут Тонечка сунула ему бутылку вина, обернутую клубной афишей.

      Он вышел. Грохнула дверь за спиной. Мгновенно исчезла с забора нелепая, длинная тень Алиханова. И вновь