Оставь компас себе. Петр Альшевский

попахивает, да и от организма унюхать выпало, она источает насыщенно, и у меня перегрев, я словно бы в свете фар нагревающих, меня напоказ выставляющих, мы обнимались в темноте, но нас осветили, и она ядовитого цвета, конституции пудинга – пудинг в огне! пудинг с бараньим жиром! она желает жгучей слитности, оттягивая свои сиськи, смыкает у меня за спиной, мы с ней в трущобном районе моего сознания, где узнавания ничего не поддается, лилипут, продавший в детскую клинику ноги, с голубями дерется, ноги мне нужны, поскольку из той подсобки мне не убежать, происходящее сейчас я могу оборвать, но что в прошлом, то уже и в будущем, оно до скончания моего века во мне и я на луне, я режу решетку, я, справившись, сдуваюсь, выхолощенной тушкой я уплываю в космическую беспредельность, но меня подбирает межзвездная неотложка и больничное заточение мне земное – в подсобку меня.

      Я детской клинике ноги пожертвовал и меня бы на излечение туда, меня бы отбить и к детям, вырвать из шестипалых лап и к спасительно чистым детишкам, чьим бременем похоть пока не стала – предложениями отвязно погрешить детишки меня не потревожат, и пометавшийся я выпишусь исправленным, кошмарами о подсобке не мучающимся, неприятно капает с козырька – урок под дождем. Двухметровая учительница физкультуры в желтой бейсболке. Она до меня не домогается, но под ее свирепым взором я зажмуриваюсь и оказываюсь в западне, в зловещей подсобке, уборщица меня раздевает, и я ее от себя отдавливаю, нет, я ее хватаю, уборщица была совершенно не против, а учительница физкультуры мне в запястье вцепилась и к директору.

      Ребенок, распущенный недопустимо, за грудь мою женскую, для трех моих сыновей материнскую, меня прилюдно посмел…

      Напыщенный директор меня сверлит, а у меня недоверчивость, я по всему у него, в его кабинете, но из подсобки я не выбрался, от пользующейся мною уборщицы не отделился, пяткой чиркаю и пролом, носком ботинка обваливаю, расширяю, подскочил и будто солдатиком в воду.

      Ободранным плечом на коврике со зверушками – я не сбился. По назначению себя доставил. Детской клиники кусая каравай, слепо исполнять обещай… о прошлом приеме пищи я, господа врачи, вам поведаю. Подкреплялся я у нас, в школьной столовой: бутерброд с сыром съел и побледнел. Мне нехорошо.

      Где нехорошо?

      В голове. Не боюсь предположить, что вам, господа врачи, известно, что за рану у вас я лечу. Ранним сексом моему внутреннему миру нанесенную! Поверенными в делах моим любовных вы будете?

      Общайся с нами, мальчик, как с ближайшими. Иначе мы до дна впадины не доберемся и тебя оттуда не вызволим.

      Несовершеннолетних мозговых косточек обсасыватели, детской клиники психиатры, для совратившей меня уборщицы мы, дети, излюбленное лакомство, а для вас что, нет? собирался открыться, но бросаю на полпути, если я думаю, что вам меня не вылечить, я и излечившимся, не стану здоровым себя считать, можете пенять мне на антинаучное неверие, но из вашей клиники я в директорский кабинет. Директор меня, конечно,