Созвездие Козерога, или Красная метка. Диана Кирсанова

вывозится и сваливается не как попало, а упорядоченно! Интересующему участку на нашей помойке отведен сектор номер шесть.

* * *

      Свалка.

      Огромное – сколько захватывает глаз – пестрое поле, над котором кое-где поднимается седоватый дымок… Воздух здесь настолько загустел от зловонных испарений, что его можно было резать на куски. Конечно, если при этом вы сумеете подавить в себе рвотные спазмы; мне это удалось с трудом.

      В беспорядке, который трудно было бы назвать живописным, там и сям по полю были раскиданы коробки, мешки и сетки с отбросами; но бóльшая часть этих отбросов была свалена безо всякой тары – как попало. Все это запорошило снегом. По этому полю разгуливали, ходили и ползали люди самого разного калибра и пола, разыскивая в куче мусора какие-то сокровища – свалка с ее обитателями очень походила на громадный муравейник.

      Сашка притормозил наши старенькие «Жигули» в небольшом отдалении от этого помоечного царства.

      – Сектор номер шесть, сектор номер шесть… вот он! – воскликнул он, указывая на маячивший впереди деревянный столб с прибитой к нему треугольной, на манер дорожного знака, железякой. На этом наспех сколоченном указателе и была намалевана искомая мною шестерка.

      – Ну, я пошла, – сказала я, вылезая из машины. – А ты уезжай, не маячь тут. Встречаемся через три часа!

      – Ты только, пожалуйста, поосторожнее, – попросила сын. Он смотрел на меня с плохо скрытой тревогой. – Смотри, чтобы тебя здесь не съели.

      Под ногами хрустели осколки, звенели какие-то железки, чвакали смрадные болотца. Один раз я чуть было не поскользнулась на осклизлой картофельной шелухе, в другой – налетела на спавшего под чистым небом, прямо на лежалом снегу, оборванного бомжа, на груди его лежала табличка из упаковочного картона.

      – «Не беспокоить», – прочитала я на ней. Надо же! Прямо гостиничный сервис, хм!

      Выбравшись на более-менее сухой пригорок, я пристально оглядывала окрестности. Ничего не было видно, а тут еще эта вонь, от которой даже глаза слезятся… От этого амбре я закашлялась, потом чихнула.

      – Женщина! – приоткрыл гневное око бомж с табличкой. – Прекратите это немедленно!

      – Что прекратить?

      – Инфекцию распространять!

      Фу-ты, ну-ты, стерильный бокс хирургической палаты! Ветер донес до меня весть о приближении еще одного опустившегося собрата по разуму. Подошедший собрат был настолько пахуч, что почти заглушал собой все прочие помоечные ароматы.

      – Слышь! – сказал мне собрат. – Ты не на месте встала. Отойди-ка.

      – Почему? – спросила я, машинально делая шаг влево.

      – Это место для другого, – пояснил мужичок, запуская грязную руку прямо к себе в штаны. – Это моя уборная.

      – Че-го?

      – Писаю я здесь всегда, – сказал бомж и зашарил в штанах еще более сосредоточенно.

      Я отпрыгнула подальше, приставила ладонь к глазам, вгляделась – и решительно направилась в самое сердце помойки.

      Не буду рассказывать, как я рылась