В тихом омуте. Пола Хокинс

открыла верхний ящик прикроватной тумбочки. В нем лежали чистые видовые открытки – наверное, тех мест, где ты побывала, презервативы, лубрикант, старомодная серебряная зажигалка с выгравированными инициалами «ЛС» на боку. «ЛС». Любовник? Я снова оглядела комнату, и меня поразило, что в доме нет ни одной фотографии с мужчинами. Ни здесь, ни внизу. Даже на картинах были изображены только женщины. В оставленных сообщениях ты рассказывала о работе, доме, Лине, но никогда не упоминала мужчин. Казалось, что мужчины не играли особой роли в твоей жизни.

      Но один мужчина все же играл, правда? Когда-то давно один парень был очень для тебя важен. В юности ты часто по ночам выскальзывала из дома через окно кладовки, спрыгивала на берег и потом крадучись пробиралась вдоль дома, перемазавшись грязью до самых коленок. А затем карабкалась вверх по берегу и оказывалась на дороге, где тебя ждал он. Робби.

      При мысли о Робби, о вас с Робби, меня охватывала та же дурнота, которую чувствуешь, проскочив горбатый мост на большой скорости. Робби был высоким широкоплечим блондином с неизменной ухмылкой на губах. Он умел смотреть на девушек так, что внутри у них все замирало. Робби Кэннон. Брутальный и наглый альфа-самец, вожак стаи, от которого всегда исходил запах дезодоранта «Линкс» и секса. Ты говорила, что любила его, хотя, думаю, ничего общего с любовью твои чувства не имели. Вы с ним или облизывали друг друга, или оскорбляли последними словами – середины просто не существовало. Между вами никогда не было мира. Я не помню, чтобы вы смеялись. Но я отлично помню, как вы лежали и обнимались на берегу, болтая ногами в воде, а потом он переворачивался и вжимал тебя в песок.

      Это воспоминание меня покоробило, и мне стало стыдно, а чувства стыда я не испытывала уже давно. Грязного, потаенного стыда вуайериста, смешанного с чем-то еще, что никак не поддавалось пониманию, но я и не хотела понимать. Я старалась выкинуть эту картину из головы, но вместо этого вспомнила, что подглядывала за вами не раз и не два.

      Мне вдруг стало не по себе, и я встала с твоей кровати и обошла комнату, рассматривая фотографии. Они были повсюду. Что неудивительно. На комоде снимки в рамках – на них ты загорелая и веселая с дочерью на руках в Токио и Буэнос-Айресе, на горнолыжных курортах и пляжах. На стенах, тоже в рамках, – обложки журналов со снятыми тобой фотографиями, статья на первой полосе «Нью-Йорк таймс», полученные награды. Здесь свидетельства твоего успеха, доказательства того, что ты превзошла меня во всем. В работе, в красоте, в детях. А теперь ты снова меня обошла. Даже в этом победа на твоей стороне.

      Один снимок заставил меня остановиться. На нем были сняты вы с Линой – уже не младенцем, а маленькой девочкой лет пяти-шести, может, постарше, – я никогда не умела определять возраст детей. Лина улыбается, показывая крошечные белые зубки, и в ней видно нечто странное, отчего по коже у меня побежали мурашки: ее глаза, черты лица выдают хищника.

      Я почувствовала, как на шее у меня забилась жилка, и мною начал овладевать старый