Невинная девушка с мешком золота. Михаил Успенский

и тем выдаст разбойничий стан?

      Нападение произвели панычи, и Лука сильно разгневался:

      – Опозорили на всю державу! А если бы дедушка телегу навозом загрузил? Его бы тоже взяли?

      Панычи пали в ноги атаману:

      – Пшепрашем, пан Лука! Ностра кульпа! Ностра максима кульпа! Так мы её, кульпу ностру, искупим!

      И с этими словами устремились вон из леса.

      – Выдадут, – равнодушно заметил Куприян Волобуев.

      – Побоятся, – сказал Лука, но с большим сомнением.

      Прошёл день, другой, третий… Искупители не возвращались.

      Разбойничью шайку стал долить голод. Здоровым молодым парням да каждый день лопать пустую овсянку стало тошно. И когда на поляну перед сторожкой выбежал здоровенный кабан-секач, Грыцько Половынка не выдержал:

      – Сало, сало пришло! Трымай його! – заорал он и бросился на кабана с голыми руками.

      Вид у Грыцька был, видно, такой свирепый, что кабан струсил и рванул назад в лесные дебри. Грыцько полетел следом.

      – Выдавать побежал, – спокойно определил Волобуев.

      – Побоится, – сказал атаман, но сомнения в его голосе прибавилось.

      Ещё три дня продержались на голой овсянке и двух рябчиках, попавшихся в силки по большой птичьей глупости.

      На четвёртый день Грыцько Половынка выбрел к разбойничьему стану и, пошатываясь, швырнул с плеч на траву тушу секача.

      – Так отож! – сказал он и упал рядом с добычей.

      Кабана слопали без соли, поскольку соли взять никто не догадался. Потому и заготовить мясо наперёд, и употреблять помаленьку не удалось. От пережору долго маялись животами, все кусты запакостили.

      – Нас ведь тёпленькими теперь взять могут! – сказал Куприян Волобуев.

      – Однако ж не берут! – хладнокровно ответствовал атаман.

      Только через две недели воротились Яцек Тремба и Недослав Недашковский. И не с пустыми руками.

      Они привели в поводу двух отличных коней, запряжённых в телеги. Одна из телег была нагружена не осточертевшим овсом, но разнообразной деревенской пищей: свиными окороками, ковригами хлеба, бочонками с квашеной капустой, клюквой, доброй брагой. Были тут и мука, и соль, и прочие дары щедрой земли ерусланской.

      Во второй телеге было кое-какое оружие: кривые басурманские сабли, несколько пистолей, крепкая одежда и прочные сапоги. Ко всему этому прилагался и тугой кошель с серебром.

      Особенно обрадовался Лука Радищев оружию, именуемому «пузея» – из него полагалось стрелять веером от пуза мелкой дробью.

      – Ну, теперь мы настоящая шайка! – сказал он. – Теперь не стыдно и на люди показаться! Молодцы, паны-ляхи! Я-то про вас думал, что трусы вы и подлецы, а вы богатыри настоящие!

      Но панычи проявили вдруг нечеловеческую скромность.

      – То не мы, – сказал, потупившись, Тремба. – То сам народ шлёт дары своим единственным заступникам, особенно атаману их, Платону Кречету, Новому Фантомасу.

      – Это кто ж такой? – озадачился Лука.

      – Так то ж сам пан и есть! –