Рыцарь и его ведьма. Михаил Андреевич Чуклин

не зря я ее на обрыв так и не сводил. Три раза собирался, и все никак не получалось. Ну и Бог с ней, с девушкой этой. Вот только стихи родились в больнице. Как водится, больные. Однако хотелось ими поделиться. Чтобы не только у меня одного шиза была.

      Итак, я вошел в помещение. По своему старому обычаю я, естественно, опоздал, поэтому все уже сидели за столом и пили чай. Была такая традиция у поэтов – при встрече накрывать стол и пить чай. Вот они сидели и пили. Я тихонько пробрался на край стола и тоже стал пить чай, шепотом разговаривая с соседями, пока все остальные по кругу читали стихи. Это тоже была такая традиция – читать стихи за кружкой чая. Традиция давняя, еще от Пушкина идет (помните: «Выпьем, няня! Где же кружка?»). Стихи меня не особо заинтересовали (в отличие от чая и конфет), но когда очередь дошла до меня, я прочитал.

      Сейчас не помню, что читал (потерял этот листик), но читал я громко, с выражением, и написанное казалось мне верхом гениальности. Но я не понимал, почему никто меня не слушает, а все сидят, пьют чай с конфетами и шепотом разговаривают с соседями? Короче, я даже не дочитал до конца, прервав на полуфразе, но все зааплодировали и заахали – никто даже не понял, что я до конца не дочитал.

      Я сел на свое место в расстроенных чувствах и просидел до конца вечера. Так бы и ушел, но внезапно за дальним концом стола увидел свою давнюю знакомую. Она сидела, допивала чай и так задумчиво смотрела в потолок, что я не удержался. Я подошел к ней – она была такая хрупкая и беззащитная, девочка только, – что я не удержался и обнял ее сзади за плечи и взглянул на то, что оказалось у нас обоих перед глазами: стулья, сливающиеся со стеной, яркую лампочку, блестевшую не только под потолком, но и заодно на паркете, потертый желтый диван, буфет, в котором помещались, как в пасти, чайные принадлежности, пейзаж в запыленной рамке и на мотылька, кружащегося по комнате как сумасшедшего, поскольку свет его давно не привлекал, в отличие от выхода, но вот выхода нигде не было…

      Минута была как вечность. И она положила свои шершавые ладони мне на руки и обернулась ко мне.

      – Привет.

      Я отнял свои руки и сказал:

      – Привет. Как дела?

      Затем я присел на корточки, чтобы наши головы оказались на одном уровне.

      – Никак, – ответила она. – Я отменила свадьбу.

      И тут у меня как искра в голове сверкнула – инсайт, так, кажется, называют это психологи. Я вспомнил – она уезжала, потому что влюбилась в какого-то хлыща, кажется, даже уехала, или нет, я не знал, потому мы с ней почти никогда не общались, по крайней мере, я, хоть и жили по соседству, в домах наискосок через улицу, она – в доме, который строили поляки (жившие, кстати, за чертой города в так называемом «польском городке»), потом бросили, и достраивали наши, и накосячили, и перестраивали что-то там, а я – в доме, построенном на осушенном болоте, панельном таком, типовом, родители-инженеры от предприятия получили, и учились