Замок на скале. Симона Вилар

этот хромой парень, веселый и смелый, с которым так приятно охотиться среди холмов Брекон-Бикона в Уэльсе или провести вечерок за партией в триктрак. Они стали добрыми приятелями с герцогом Глостером, когда тот был верховным судьей Уэльса. Генри даже затосковал, когда Ричард вынужден был уехать на Север.

      – Ральф! – позвал Бекингем, и улегшийся было оруженосец испуганно вскочил. – Ральф, когда мы окажемся в Англии, то сразу направимся в Понтефракт, где сейчас резиденция Ричарда Глостера.

      – Господи, конечно направимся. А теперь спите, вам надо набраться сил, а то, не приведи Господь, еще не скоро кузнецов, что подкуют вашу лошадь у дороги, станут кликать Смитами вместо Гоу[29].

      Масляный светильник над входом в келью горел дрожащим пламенем, язычок огня метался и трепетал, и у Генри от этого слезились глаза. Уснуть он не мог. Он обливался потом, задыхался, сердце билось тяжело и глухо. Стараясь отвлечься, Бекингем разглядывал ухмыляющуюся морду химеры в углу под потолком, пока не вспомнил, что в его детской в замке Брекнок в этом месте был высечен пляшущий человечек на забавных тонких ножках, в колпаке с ослиными ушами наподобие шутовского. Генри всегда улыбался ему, когда просыпался, хотя его толстая нянька Мэгг плевала в сторону изображения, твердя, что это нечисть, плутоватый дух Пак[30]. Старая добрая Мэгг! Она вскормила его своим молоком, она не спала ночи напролет, когда он хворал в детстве, так же ворчала и журила его за своеволие, как сегодня Ральф. Они даже похожи – толстощекий с носом-пуговкой Ральф Баннастер и нянька Мэгг, хотя Ральф из благородной семьи, а Мэгг – простая крестьянка, которую взяли в Брекнок, когда леди Стаффорд предстояло родить. Сейчас Генри вдруг до слез захотелось оказаться рядом с Мэгг, услышать ее ворчание или оглушительно громкий визгливый смех, от которого у герцогини Бекингем, как она говорила, мурашки бежали по коже.

      Мать Генри была родом из Невилей и слыла редкой красавицей. Генри очень походил на нее, а нянька Мэгг, когда он расспрашивал ее о матери, твердила:

      – Тебе стоит прикрыть нижнюю часть лица, когда глядишь в зеркало, и ты воочию увидишь свою матушку. Бедная леди, моя госпожа! Она без памяти любила вашего отца, сэра Хамфри – да будет благословенна его память, – и так и не смогла оправиться от утраты. А ведь как хороша она была и еще молода! Кто только к ней не сватался, но она так никогда и не пожелала снять траур.

      Генри плохо помнил мать. Ему не исполнилось и одиннадцати лет, когда она умерла, и в его памяти остался образ высокой стройной леди с зачесанными вверх темными волосами, уложенными короной, и голубыми, как весеннее небо, глазами. Мать всегда носила траур и всегда была молчалива и задумчива. Генри чтил ее память. Резное кресло матери с инкрустациями из серебра и перламутра, в котором она любила сиживать в нише окна большого холла замка Брекнок, стало своего рода святыней. Даже Генри не позволял себе занять ее место – то самое, где она угасала в тоске о погибшем в войне Алой и Белой Розы муже. Когда же он увидел, что эта

29

Гоу – по-гэльски – кузнец; смит – то же по-английски.

30

Пак – лесной гном в кельтской мифологии.