По дорожкам битого стекла. Private Hell. Крис Вормвуд

чтобы никто не догадался, о чём на самом деле этот бред. Современные группы прикрывают свою поэтическую бездарность англоязычными текстами, наивно полагая, что так их заметят на Западе. У «Opium Crow» пока что была лишь одна, «Insane», в русском варианте – «Душевнобольной». Герман на этот счёт выразился довольно точно: «Вот пригласят на Запад, тогда и можно будет тексты перевести на забугорный, а пока так».

      Сейчас, во время саундчека, Герман выглядел нереально бледным и нервным. Отыграв пару песен, он всё же смог вернуть душевное равновесие по мере настройки аппаратуры. Время поджимало, и пора было в гримёрку.

      – Знакомься, мой юный друг. Вот это – гримёрка. Здесь трахают шлюх и нюхают кокс, – развёл руками Герман, показывая два видавших виды виниловых дивана и подобие зеркала. – Но мы пока ещё не рок-звёзды, так что даже пить до выступления не будем.

      – Почему? – спросил кто-то.

      – Не хочу повторять ошибки прошлых лет. Так что давайте курнём трубку, и чтобы орги нас не спалили.

      С опозданием явилась Элис, чтобы запомнить всем, что они ещё не накрашены и не одеты.

      – Ну и гады же вы, – начала она. – Не могли мне халявную проходку сделать. Пришлось немного на входе поскандалить, но всё обошлось. Я никого не убила.

      Глядя на хрупкую рыжую девушку, с трудом верилось, что она способна какого-то убить, но проверять не хотелось.

      Макс снова влез в свою концертную шкуру, которая по совместительству служила ему карнавальным костюмом. Это был просто образ его самого, призванный задвинуть за угол прежнюю личность и выпустить зверя. Он чувствовал себя чистым холстом, на который с каждым взмахом кисти гримёра наносят новую личность. Макс посмотрел на себя в зеркало. Отражение подмигнуло ему и оскалилось. Снаружи уже давно играла музыка и слышались голоса.

      – Пойдём посмотрим, что там происходит? – предложил он Герману.

      Тот уже закончил подводить глаза и согласился. Они просочились в душный зал клуба, смешиваясь с толпой. Здесь курили даже на танцполе, и облака разноцветного дыма поднимались к потолку. Люди – чёрные тени с бледными лицами и узорами, изображающими шрамы. Все они вились у сцены, лениво попивая коктейли под незамысловатый электронный ритм. На сцену взгромоздился лысый карлик в серебристом костюме и дурным скримом запел «Катюшу». Макс инстинктивно зажал руками уши и ринулся обратно в гримёрку.

      – Господа, я был в аду! – гордо объявил он всем собравшимся.

      – Вот видишь. Нам за своё выступление бояться нечего, – успокоил его Герман.

      – Но, это даже не музыка. Я не понимаю, как это может вообще кому-то нравиться. Даже в попсе есть какой-то намёк на мелодичность, чёрт возьми, – сказал он, медленно стекая по дивану.

      – Говноедство – одна из проблем музыки в России, – спокойно ответил Герман, затягиваясь сигаретой. – Эта толпа чумна и пьяна, ей сойдёт абсолютно всё.

      После выступала какая-то команда, обозначившая