Малые святцы. Василий Аксёнов

Ваня в сугробе и отморозил руки – по запястья их ему отняли, теперь – культяпый. Живёт он у зятя и у сестры родной на иждивении, а у тех своих ребятишек пятеро. Перебиваются как-то. Сорок лет Ване, не больше, половину, не меньше, из них пробыл он пьяным.

      Задремал опять я. Разбудила меня мама, позвала обедать.

      Пообедали мы пельменями – наготовлено их у нас и заморожено много.

      Натаскал я в избу из колонки воды, а после, наколов, и дров из-под навеса. Расчистил опять дорожки от снега. Помог маме со скотом управиться, задал корове, овцам и телёнку на ночь сена. И день угас. Завечерело. Вьюжит так же всё, не унимается.

      Поужинали мы картошкой в мундире с солёными грибами – подъеловиками и бычками. Попили чаю с брусничным вареньем.

      – А шаньги кончились? – спрашивает отец, ощупывая свою кружку с чаем пальцами. – Опять горячий… Не возьмёшься, – раздражается.

      – Во, спохватился, – говорит мама. И спрашивает: – Камин-то будем затоплять?

      – Как хотите, – говорю.

      – Да уж топи… Погреемся. Только следи, чтоб уголёк куда не вылетел… Я-то усну, закроешь после сам.

      Затопил я камин – загудел тот.

      Отец, устроившись на стуле и расположившись спиной к камину, послушал «Время», поругался: всё, мол, пропукали-профукали.

      После кино пошло американское, и мама выключила телевизор.

      – Да ну его… Всё то цалуются, то убивают. Да всё нерусское пошто-то.

      Я на диване. Мама на табуретке, рядом с отцом, носок вяжет.

      – Отложи-ка, – говорит, – свою. И почитай нам лучше Книгу.

      Отложил я «Волхва», взял со спинки дивана Евангелие. Читаю:

      «На третий день был брак в Кане Галилейской, и Матерь Иисуса была там…

      …

      И не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке; ибо Сам знал, что в человеке».

      Дочитал я главу, захлопнул Евангелие.

      – Фокусы, – говорит отец. – Спать пойду, – поднялся со стула, подался к себе – громко топает – как командор, на кровать там шумно уложился – как бронзовый.

      – Не выспался ещё, – говорит мама. – Выстар… Да и мне, однако, тоже надо… то – сижу, а у самой – глаза слипаются уж, как у курицы.

      Жалею я, что не привёз с собой роман Владимира Богомолова «В августе сорок четвёртого» и не почитал его отцу – ему бы было интересно – воевал он на Втором Белорусском. У Рокоссовского, начальник штаба Шабалин.

      Ушла мама в свою комнату, молится.

      Беру «Волхва», пробую в текст вникнуть. Но в голову лезет давно начатый мной в Петербурге роман об одном из моих предков, казаке Треньке Истоме. Называется этот роман «Коней вереница, верей череда, или прощание с героем». Там, в Петербурге, у меня застопорилось дело с ним, с романом этим.

      Поднялся я, взял ручку и бумагу, подсел поближе к камину и начал писать. И вся глава вдруг написалась. Правда, писал её я до самого утра, пока мама в пять часов не встала и печку затоплять не начала.

      В Москве метелит; и свирепо завернуло –