Малые святцы. Василий Аксёнов

штопаю… И покупать теперь – не хватит денег… Раньше корова так не стоила… ни при царе, ни при цареубийцах.

      Ушла она в свою комнату. Слышу невольно: молится – полуглухая – так и громко. Закрываю уши: не хочу знать, о чём – совестно, и без того, о чём, понятно. Кровать после её поскрипела – улеглась спать она, мама: встаёт рано, в пять часов, а тут опару завела, так и того раньше ей придётся просыпаться.

      Отец ворочается, слышно, на тахте.

      Скольжу я глазами по странице книги, стараясь вникнуть в смысл, но бесполезно – вытесняет его, самовольно припоминаясь, прочитанное когда-то у Ивана Александровича Ильина о том, что русская душа сформировалась под действием долгих, суровых зим – бездействие, внутренняя созерцательность, – и о том, что мы прошли мимо христианства. Но тогда где же мы теперь? Опять в язычестве, где вместо Бога истуканы? В иудаизме, как хазары?

      А потом явилось почему-то мне на ум давнее историческое событие. Когда Дарий, задолго ещё до Рождества Христова, выступил против скифов, те, погрузив на повозки свой скарб, с жёнами и детьми подались на восток. И мне так остро, до озноба, ощутилось вдруг, будто среди тех скифских детей находился и я. Бывает.

      Завтра восьмое января. Святки.

      Скоро уже месяц как я здесь, в Ялани.

      2

      10 января. Пятница.

      День 20 000 мучеников, в церкви в Никомидии сожённых, и прочих, тамо же вне церкви пострадавших: Гликерия пресвитера, Зинона, Феофила диакона, Дорофея, Мардония, Мигдония диакона, Индиса, Горгония, Петра, Евфимия, мучениц Агафии, Домны, Феофилы и иных (302).

      Апостола от 70-ти Никанора (34) и преподобного Игнатия Ломского, Ярославского (1591).

      Преподобный был иноком Кирилло-Белозерского монастыря. Основал после Спасский монастырь, а сам пошёл дальше в лес, на строгое безмолвие. Скит его стоял на речке Даровице. Плёл Преподобный из лыка лапти и клал их на тропинку, а проходившие по ней крестьяне брали их, оставляя взамен хлеб. На месте второго скита основал Игнатий Покровскую Вадожскую пустынь. Где его мощи почивают ныне, я не знаю.

      Погода, как приметы и сулили верно, поменялась, мороз приотпустил. Сейчас всего-то лишь около двадцати пяти градусов. Тепло. Зато вот лихо заметелило. Куржак на окнах истончал, появились в нём проталины – и улицу теперь можно разглядеть, не выходя из дому: там, на улице, – снег, снег, снег – без неба, без земли – как среди взбитых пышно сливок. Снег и на стёклах, но уже снаружи, – облепил их бережно, словно укутал. Над домом соседей мотаются из стороны в сторону телевизионная антенна и три скворечника – как только не сломаются; скрипят, слышно. Ялань не видно – за курёхой.

      Сосед наш Толя, мой бывший одноклассник, вернулся вчера вечером из Елисейска на последнем рейсовом автобусе. Увозили его днём раньше на машине скорой помощи в районную больницу – лежал он там под капельницей. Долго с женой своей не виделся – около суток – купил он на радостях тут же, только вышел из автобуса, у Колотуя в кредит спирту, от которого, капни им нечаянно на них,