Кот олигарха. РОМАН. Петр Карцев

с ними между тем появился высокий, абсолютно лысый человек в заляпанном красками комбинезоне и турецких туфлях на босу ногу. Лена без колебаний узнала Январского.

      – Гена! – воскликнул он, глядя, как Решетинский отдувается, уперев руки в колени. – Вы что, пешком поднимались?

      – Кхм… – выдавил из себя режиссер. – Так ведь лифт…

      Январский устремил укоризненный взгляд на голого сатира.

      – Коля! – мягким голосом возмутился он. – Ты опять сказал, что лифт не работает? И почему ты не прикрываешься, как я тебя просил?

      Как обычно, из двух вопросов запомнился последний. Коля стал с деланной серьезностью объяснять, что его набедренную повязку уволок кот. Январский отмахнулся.

      – У нас нет никакого кота, – объяснил он, поворачиваясь к девушкам.

      – Как жаль, – с грустной улыбкой отозвалась Лара.

      Решетинский достаточно отдышался, чтобы совершить требуемые вежливостью интродукции. Лениного имени он не помнил, и она, не обидевшись, назвала его сама.

      Большая прихожая, в которой они стояли, была почти пустой, за исключением пары тумбочек и казенного вида вешалки для одежды. Стены были выкрашены светлой матовой краской с бежевым оттенком. В глубине коридора, уходившего в тускло освещенную даль, угадывалась та же спартанская обстановка. Январский перехватил Ленин взгляд.

      – Это моя студия, – объяснил он. – У меня есть квартира этажом ниже. Только ума не приложу, зачем она мне, если я все равно живу здесь. Коля, – повернулся он, – пойди же найди халат.

      Коля удалился, слегка виляя узкими бедрами и ворча, как недовольная собака. Январский мотнул головой ему вслед.

      – Я пишу с этого мерзавца святого Себастьяна, – пояснил он.

      – А я приняла его за сатира, – сказала Лена.

      – Вот именно! – обрадовался художник. – Я пишу святого Себастьяна в образе сатира. Я подумываю о том, чтобы перевернуть христианскую иконографию с ног на голову.

      Под эту святотатственную реплику он провел гостей в коридор, откуда через стенную арку открывалось огромное пространство студии.

      – Возможно, цикл картин, – говорил он, не обращая внимания на их впечатленные лица. – Большой, большой цикл. Пока не надоест.

      Студия занимала, по-видимому, большую часть этажа. Шесть высоких окон по противоположной стене выходили во двор и смотрели поверх Никитского бульвара на север или северо-восток. За окнами пульсировала вызолоченная огнями ночная Москва, отмытая и облагороженная темнотой, обещавшая если не волшебные, то манящие открытия – и стоя здесь, на Ленином месте, кто мог сказать, что она лгала? Между аркой, в которой остановились гости, и ближайшим окном простирался огромный стол, вмещавший в относительном порядке или художественном беспорядке бесчисленное количество банок и флаконов с красками, маслом, растворителями, лаками и прочей алхимией, о назначении которой Лена могла по большей части