Подземелья Ватикана. Андре Жид

Господина Начальника (в дурном настроении так зовет он из озорства Верховное Существо), а не то просить его вмешаться, нарушить ради меня установленный порядок причин и следствий – порядок в высшей степени достойный – так вот, мне было бы не нужно исцеление; я бы сказал Начальнику: отцепитесь от меня с вашими чудесами – не нуждаюсь!

      Он говорит, чеканя слова и слоги, возвысил голос в полную меру гнева – он ужасен.

      – Не нуждаетесь? Почему же? – преспокойно спросил Жюльюс.

      – Потому что это принудило бы меня поверить в того, кого нет.

      При этих словах он грохает кулаком по столу.

      Маргарита с Вероникой тревожно переглянулись, потом посмотрели на Жюли.

      – Тебе, я думаю, девочка, пора уже спать, – говорит мать. – Ложись поскорей, мы придем к тебе пожелать спокойной ночи в кроватке.

      Девочка, перепуганная страшными словами и демонским видом дяди Антима, тотчас же убегает.

      – Если я исцелюсь, то хочу быть за это обязанным только себе. И точка.

      – Но как же – а доктор? – посмела сказать Маргарита.

      – Ему я плачу за услуги, и мы в расчете.

      Но Жюльюс говорит до чрезвычайности важно:

      – Что ж, если благодарность к Богу вас чересчур обязывает…

      – Да, братец, потому-то я и не молюсь.

      – За тебя, мой друг, молились другие…

      Это говорит Вероника – до сей поры она не сказала ни слова. При звуках знакомого ласкового голоса Антим вздрагивает, теряет всякое самообладание. Доводы возражений наперебой рвутся с языка. Прежде всего никто не имеет права молиться за другого против его желания, просить для него милости без его ведома – это злоупотребление доверием. Она ничего не добилась – вот и прекрасно! Будет знать, чего они стоят, молитвы! Вот он и вышел кругом прав! А впрочем, быть может, она не так хорошо и молилась?

      – Успокойтесь, я расскажу дальше, – так же ласково отвечает Вероника. Улыбаясь, как будто гневная буря ее не коснулась, она поведала Маргарите: каждый вечер, ни разу не пропустив, она зажигает за Антима две свечки и приносит к статуе Мадонны у перекрестка на северном углу их дома – той самой, у которой когда-то она увидела, как перекрестился Беппо. Ночевал мальчишка там же, неподалеку, на улице, в нише стены, и Вероника всегда наверняка могла его там застать в нужный час. Сама она до статуи достать не может – та стоит высоко для прохожих, и Беппо (теперь он стал стройным пятнадцатилетним подростком), цепляясь за камни и металлическое кольцо в стене, ставит зажженные свечки перед святым образом. И разговор неприметно ушел от Антима, сомкнулся над его головой: сестры говорили между собой, как трогательна простонародная набожность, для которой самая примитивная статуя всегда будет и самой чтимой… У Антима совсем голова пошла кругом. Как! Мало того что утром Вероника покормила его крыс! Она еще ставит за него свечки! За него! Его жена! Да еще и Беппо вмешала во всю эту жуткую чушь! Ну, погоди же!

      Кровь прилила к вискам; стало душно; голова гудела как колокол. Собрав