Улица Сервантеса. Хайме Манрике

А может, пойду по стопам Франсиско де Альданы, чья жизнь оборвалась в Африке, в сражении за португальского короля Себастьяна?

      Как знать! В другой, не столь бесчестной стране, где у бедного, но даровитого юноши есть шанс преуспеть в жизни, все могло бы сложиться иначе. За пределами косного испанского общества – пустого, напыщенного и лицемерного – я мог бы достичь большего. Я верил, что наделен подлинным талантом. И эту веру не смог бы убить никто – даже всемогущий испанский король.

      Теперь, если я хотел стать хозяином собственной судьбы и достойно встретить старость, мне оставались только два пути: великого поэта или доблестного солдата. Стать известнейшим поэтом и воином своей эпохи – что может быть благороднее? Другой заветной мечтой были лавры драматурга: перед глазами у меня стоял пример Лопе де Руэды. Что ж, куда бы ни завела меня жизнь, сейчас мне предстояло покинуть Испанию и сберечь правую руку. Когда-нибудь я вернусь к испанскому двору в лучах славы и с карманами набитыми золотом. Я знал: это только вопрос времени.

      Я въехал в Темблеке на рассвете, когда труппа маэсе Педро, собравшаяся на главной площади, уже готова была отправляться на юг.

      – Отдаю себя на вашу милость, маэсе, – сказал я, войдя к нему в шатер. Затем я объяснил старому другу, что рискую расстаться с одной из конечностей, если не найду способа в ближайшее время покинуть Кастилию.

      – Ни слова больше, Мигель, – оборвал меня Педро. – Ты член нашей семьи.

      Он сделал паузу, оглядывая меня с головы до ног, и добавил:

      – Но ты не можешь ехать в таком виде. Надо бы переодеться.

      Так я оказался в женском платье и парике, в одном фургоне со своим приятелем-актером и его женой по имени донья Матильда. Следующие несколько дней мне предстояло выдавать себя за их дочь Николасу.

      Когда мы тронулись в путь, я поминутно оглядывался, ожидая увидеть далеко позади клубы пыли. Но шли часы; я поверил, что мне удалось ускользнуть от погони, и целиком погрузился в воспоминания о первой встрече с маэсе Педро. Это случилось в Кордове, на Пласа-дель-Потро. Я возвращался домой из иезуитской школы, где освоил те ничтожные крохи латыни, которыми и владею по сей день. Труппа давала спектакль об обреченных возлюбленных, сопровождавшийся песнями, плясками и производивший чрезвычайно сильное впечатление. После окончания пьесы пестро разодетые актеры, и короли, и отверженные (какой мужчина в здравом уме будет рядиться в женское платье?), вышли из-за наспех сооруженных кулис и смешались с толпой, объявляя о вечернем представлении. Я был очарован. Кто эти люди? Как они овладели искусством столь удивительной метаморфозы?

      Я со всех ног бросился домой, вбежал на кухню, где мать с сестрой Андреитой готовили суп косидо, и взмолился:

      – Мама, мама, можно мне пойти вечером на представление?

      Мать смерила меня гневным взглядом:

      – Так вот где ты шатался вместо того, чтобы пойти прямо домой и сесть за уроки?

      – Матушка! –