Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 2. Андрей Лазарчук

навечно.

      Сарвил помолчал.

      – Это жестоко.

      – Жестоко. По-людски… Я дам тебе то, чем её можно освободить и отпустить. Но взамен она должна тебе кое-что сообщить.

      – Естественно.

      – Всё ещё подозреваешь меня в своекорыстии?

      – Пожалуй, что нет. Тут другое… Что она должна сообщить?

      – Почему не сбылось то, что она избрала для Пактовия.

      – А-а… Я, кажется, слышал эту историю.

      – Должен был слышать.

      – Хорошо. Я спрошу её, если найду. Говорят, она не любит бывать на открытых местах.

      – Просто огласи, что можешь освободить её. Она найдёт тебя сама.

      – А если она все-таки не скажет? Или не знает? Такое может быть…

      – Поступишь по своему усмотрению.

      – Понял тебя, Многоживущий. Поскольку в твоём новом мире не будет разделения на живых и мёртвых…

      – Ты знаешь, чародей, чем дольше я жил на свете, тем более убеждался, что совсем не разбираюсь в людях. И когда мне что-то требуется от них, я предпочитаю найти умного человека, посвятить его в проблему – и дальше положиться на него целиком и полностью. Вот и ты – можешь поступить по своему усмотрению. По привычке живых ты опасаешься какого-то наказания, преследования, да? Ты всё никак не можешь привыкнуть к одной простой мысли: тебе не угрожает ничто…

      Сарвил, откинувшись назад, долго смотрел в глаза Астерию. Потом кивнул.

      Глава третья

Море

      После недавних непогод море ещё не успокоилось, гладкие волны катились от горизонта слепо и тяжело, странно блестящие, будто политые маслом. Старый левиатон, глубоко сидящий в воде, качался медленно, в каком-то своём ритме, слыша свою музыку. Все паруса его, даже самые лёгкие «обрюши», натянутые между вынесенными за борт тонкими временными реями, – лишь чуть выгибались под током воздуха, который никак нельзя было назвать ветром. За кормой солнце проходило сквозь ясно очерченную тонкую полоску далёкой тверди, растекаясь далее по волнам множеством капель и лужиц жидкого огня.

      – Подобно ртути, – сказал маленький монах Андрон, стоящий на корме у борта. – Ртути, напитанной золотом.

      Его собеседник не отозвался. Монах коротко взглянул на него. Желтоватое вытянутое лицо с глазами, полуприкрытыми тёмными веками, выражало страдание. Днём он уже извинился перед монахом за то, что иногда не может пересилить натуру. Я страдаю неизлечимым заболеванием, сказал он тогда, и время от времени теряю контроль над собой. Жить мне осталось до зимы, а то и меньше… Представился он Сарвилом, лекарем и малоумелым чародеем, бежавшим когда-то из Мелиоры на материк от притеснений и преследований – и вот возвращающимся просто так: умереть на родной земле.

      О скорой смерти он говорил очень покойно, без присущей даже образованным людям нервозности и робости.

      Монаху иногда казалось, что запах тлена уже исходит от него – настолько тонкий, что напоминает далёкий аромат дорогих духов.

      – В мире ещё так много непостижимого, – сказал вдруг Сарвил негромко и чуть насмешливо, как будто