но что без головы, то-есть, без первой роты выстроиться не могут. «Подайте нам голову, и мы выстроимся; мы умрем за государя и на офицеров, но терпеть уничижения от Шварца не можем: мы и прежде по команде на него жаловались». Между тем Шварц скрылся и возвратился только к вечеру, как мне сказывали. В Военном Совете, куда приглашен был и граф Кочубей, положили отправить их в Свеаборгскую и Кексгольмскую крепости, а первый батальон оставить здесь. Вчера, в виду публики, они спокойно, без караула, с своими офицерами сели на паровые судна и отправились из Петропавловской крепости в Кронштадт. Первый батальон остался в крепости. К государю отправлены уже с сим известием два фельдъегеря. Сегодня едет Чадаев. Отзывы солдат тронули до слез многих генералов. Они обещали без караула смирно сидеть в казематах и сдержали слово. Несмотря на то, что не было места даже сидеть, и что одни стояли, другие сидели попеременно, они не выходили за дверь, говоря, что «мы дали слово не выходить». Даже кантонисты полка прибежали в крепость. Все шли с покорностью. Я не буду описывать тебе все, что говорено было, но сообщаю только главный результат. Скажи об этом Новосильцову и еще немногим; но с тем, чтобы не дошло до великого князя, что это сведение от меня, и будь гораздо осторожнее. Я не могу думать о сем без внутреннего движения и сострадания о сих людях. По какому закону судить их? Должны ли они быть жертвою так называемой государственной политики, или в строгой справедливости и им не должно отказывать, если они прежде до команде просили, si ce fait peut-être constaté? Я уверен, что государь быстрее и вернее своих генералов рассудит; но надобно, чтобы истина была ему во всем блеске открыта; надобно, чтобы первые происшествия объяснены были строго и верно: жаловались ли солдаты, кому? – Это решит вопрос о вине или невинности их. Они вышли без оружия и не хотели обратиться к оному. Август не воскликнет ли: «Варр, где мой легион?»
Письмо твое от 8-го получил. Спасибо за русскую речь. По твоей милости она и здесь напечатана.
Вьельгорскому лучше, но он все еще слаб и задумчив. К нему приехали братья. Загадка еще не разгадана.
Дмитрий Петрович Уваров скончался, и княгиня Юсупова, урожденная княжна Щербатова, после родов. Робенок и мать лежали на одре смерти вместе. Обвиняют Сутгофа. Прости!
320. Князь Вяземский Тургеневу.
23-го октября. Варшава.
Эстафетное письмо твое от 13-го октября, опоздавшее, пришло во мне только вчера вечером, по отправлении уже моих пакетов; но оно столь на меня нападательно, что сегодня же вооружаюсь на отбой. Если и ты меня понимать не будешь, ты, сосуд, в который сливаю без разбора весь мед, всю желчь души моей, то придется запрудить мне мой поток и, на страх разорваться, осудить себя на глухое и несообщающееся кипение. Как рука твоя подвинулась на бумагу, когда ты писал, что «я нахожу как бы утешение в том, что это рекрутство – предисловие к Троппау», я, который и самую книгу предаю осмеянию, как нелепицу, которая в пустоте обдумана и в пустоте потонет, или проклятию, если – от чего, Боже, сохрани – эти политические лунатики сговорятся каким-нибудь
