Непримиримые (сборник). Сергей Тютюнник

мать. – Какая еще национальная черта! Не говори об этом, прошу! У тебя отец грузин, мать русская, жена армянка, у сестры кавалер – кударец… Тебе грех про какие-то национальные черты говорить!.. Бандиты – они у всех народов бандиты. Время просто сейчас такое – бандитское…

      – Я никогда не думал о том, что у меня жена – армянка, – задумывается Георгий. – То есть я знал, что она армянка, но всерьез, как сейчас, не думал… Слава богу, мы с Арменией не воюем….

      – А еще лучше, что не воюем с Грузией, – вставляет отец.

      Повисает молчание. Георгий вскидывается:

      – Кстати, как там Майины родители?

      – Нормально. Живы-здоровы. Мы созванивались, – отвечает мать. – Жалко, что у тебя нет телефона. Как было бы хорошо! А то сидим здесь, переживаем… Как Майя, как дочка? Ты не сказал.

      – Не знаю, не успел домой зайти.

      – Как это не успел? – вскидывает белесые брови мать, а отец поднимает от подушки голову.

      Георгий молчит. Он не хочет говорить о раненых, о спешке.

      Рассказать – означает признаться родителям, что для него война уже началась, что он уже пролил чью-то кровь.

      Выходят солдаты из кухни, благодарят хозяев за угощение.

      – Да, ребята, смените там охрану, – спохватывается Георгий, – пусть тоже чаю попьют и перекусят.

      Чихория-младший смотрит на картину художника-осетина. Святой Георгий в серебряном кафтане на белом жеребце летит над зелеными холмами Кавказа, пронзая серую мглу огненными очами. Чихория-младший любит эту картину. Сослуживцы отца подарили ее родителям на юбилей свадьбы.

      – Не могу я, мам, теперь равнодушно думать и говорить об ингушах, – говорит Георгий, подавляя в себе желание рассказать о ночном бое и двух тяжелораненых солдатах. – И потом, ты же сама говорила, какие зверства и подлости они творили.

      – Мало ли что я говорила, – вздыхает мать. – А как подумаю, что каждый народ сейчас свои обиды начнет лелеять и воевать с соседями за «справедливость», – страшно становится. Как бы хуже не было…

      Хлопает дверь. Входят два солдата, охранявшие «Урал».

      Переминаются с ноги на ногу в грязных сапогах. Мать семенит на кухню кормить их и гремит посудой.

      – Гарик! – кричит сыну. – Иди тоже перекусить с ребятами! А то не евши национальные вопросы решать – последнее дело.

      Георгий прислушивается к урчанию в пустом животе и еще раз вскидывает взгляд на картину. Ему кажется, что Святой Георгий летит на своем коне карать ингушских бандитов. Чихория-младший начинает гордиться, что отстоял ночью подстанцию, а главное – не раскололся на хвастовство родителям. Он идет на кухню, где его солдаты, не поднимая глаз на своего взводного, молотят пироги и обжигаются чаем. Георгий садится за стол и протягивает руку к тарелке. Замечает, что пальцы в засохшей крови – испачкался, когда таскал раненых. Он вскакивает и бросается к раковине – смыть. Мать не понимает нервозности сына и осаживает его:

      – Гарик, не суетись. Чего