Азарт. Максим Кантор

разводы на ржавчине – это они борт красили! Интересно, подумал я, сколько времени у них на это ушло. Судя по результату – немного.

      – Прекрати вульгарное левачество, – заметил Адриан из гамака, – я терпеть не могу коллективный труд. Пока вы пачкали друг друга краской, я читал Катулла.

      – Да не читал ты никакого Катулла! – взвизгнула левая активистка. – Ты спал. А когда мы ушли на палубу, слопал мою тушенку.

      Я отметил про себя, что в разговоре с профессором Присцилла теряла свой надменный тон и ярилась – слишком уж неуязвимым выглядел оксфордский профессор, не поддавался пришпиливанию.

      – Как это мелко, – сказал Адриан лениво. – Я видел, как вы с музыкантом ели из одной банки. И предположил, что все левые делятся своим имуществом.

      – Но не с паразитами вроде тебя!

      – То есть вы, марксисты-маоисты, делитесь едой избирательно? С теми, кто делает инсталляции из ржавых банок – да? А с голодными профессорами истории – нет? Тогда какая же в этом социальная справедливость? Это тот же расизм, просто классовый.

      – Замолчи, демагог! Зачем с тобой делиться, если ты из богатой семьи! Сам ты сроду глотком воды не поделишься.

      – Так я же не марксист, – резонно заметил грушевидный Адриан, – я либеральный мыслитель.

      – Колонизатор!

      – Прекратите орать, – это зашевелился на полу лысый актер. Он сел, почесал лысину. Первым делом, так уж он привык, актер обозрел свой иконостас, полюбовался на любимые кадры, вооружился сценическими воспоминаниями и принял значительный вид. – Театр снился. Вернусь – буду Отелло играть.

      – Почему Отелло? – спросил я.

      – Причина имеется, – сказал он значительно.

      – А вы из какого театра? – робко спросила жена.

      – Таганка, – сказал лысый актер. – Знаете такой театр?

      – Москвичи мы, – обрадовалась жена. – Зачем вы Таганку-то бросили?

      – Интриги там, – сказал лысый актер. – Любимов ушел, и меня – скажем так – попросили… Затравили, короче. Но я вернусь! Я своего Отелло сыграю!

      – И Яго покараете? – спросила моя жена. Она была романтической особой.

      – Придушу, – сказал лысый актер, – руки крепкие… – И он вытянул вперед свои огромные ладони.

      – Матрос вы, наверное, отменный, – сказала жена, – с такой-то силищей.

      – Русские работать не любят, – заметила левая Присцилла. – Русские командовать любят, хоть над одним рабом – да командовать…

      – Много ты о России знаешь, маоистка. Россия – самая свободная страна. А на Родину я по-любому вернусь. Я патриот.

      – Свободная была при Троцком, – сказала Присцилла горько. – А теперь продали Россию. Друг друга в рабство продаете.

      – Учить только нас не надо.

      – Отчего бы дураков не поучить?

      – Оттого, – лысина актера побагровела, – что Россия скоро воспрянет и про вашу Францию никто не вспомнит!

      – Лентяи и воры, – сказала Присцилла, – видела я, как ты к коробке подбираешься.

      У ног ее