Державин. Олег Михайлов

известны, что её императорское величество прозорлива и милостива, а по мере и важности дел ваших, будучи посредником дел, не упущу я ничего предоставлять её величеству с достойной справедливостью». Так же благосклонны к поручику были князь Щербатов, генералы Голицын и Мансуров.

      Меж тем события приняли внезапно совершенно неожиданный оборот: сызранский воевода Иванов сообщил Державину о разорении Казани. Пугачёв, разбитый, исчезнувший, вновь усилившись, устремился с уральских заводов к Каме и ворвался в Казань.

      «Что с матушкой? – захолонуло сердце у Державина. – Жива ли? Не изведена ли собственной дворней?» Он только что получил из Саратова письмо Гасвицкого, который извещал между прочим о произошедшем в соседней с его имением деревне Пополутовой: после приезда туда двух казаков здешняя помещица по жалобе крестьян была высечена плетьми, причём «крестьяне все её били же», а затем казнили; троих её малолетних дочерей крестьяне забрали «на воспитание», а скот и пожитки поделили. Державин не мог знать того, что Фёкла Андреевна попала к Пугачёву в плен, пробыла короткое время в многотысячной толпе, которую он великим протяжением влёк за собой, и была спасена Михельсоном, поспевшим к Казани. Не только её городской дом, но и имения, как казанские, так и оренбургские, были разорены.

      С объявлением Пугачёва под Казанью стеречь его на Иргизе и Узенях было вовсе бессмысленно. Решение пришло само собой. 13 июля 1774-го года жестокий пожар истребил Малыковку. Оставив с небольшою командою Серебрякова и Герасимова, Державин отъехал в Саратов.

6

      В городском магистрате для обсуждения создавшегося положения собралось начальство штаб- и обер-офицеры и прочие значащие чины Саратова.

      За отсутствием Кречетникова, отсиживавшегося в Астрахани, спор за главноначалие разгорелся между управляющим конторою колонистов статским советником Лодыженским и полковником Бошняком. Лодыженский носил чин бригадира и звание главного судьи опекунской конторы, то есть был выше коменданта. Но упрямый Бошняк, сын приехавшего при Петре Великом с князем Кантемиром грека, почитал его за человека сугубо штатского, в огневых делах несведущего и подчиняться ему не желал.

      Державин, напомнив, что Пугачёв перешёл уже на правый берег Волги, выразил свою тревогу:

      – Народ в городе от казанского несчастия в страшном колебании. Должно сказать, если в страну сию пойдёт злодей, то нет надежды никак за верность жителей поручиться…

      – Саратову опасности быть не может! – отрезал Бошняк.

      Гвардии поручик, пришепеливая от волнения, повысил голос:

      – По тайному слуху все саратовцы ждут чаемого ими Петра Фёдоровича! Ни разум, ни проповедь о милосердии всемилостивейшей нашей государыни, – ничто не может извлечь укоренившегося грубого и невежественного мнения. Нужно нескольких преступников в сей край прислать для казни. Авось невиданное здесь и страшное позорище даст несколько иные мысли…

      – Перестаньте нас стращать! – Бошняк тронул свой пышный ус, взглянул